Сказки темного города. Соната - Наталиса Ларий

Марушка окинула меня взглядом, и я даже поежилась, поскольку рассказанная история действительно словно повторялась, с одной только разницей – со стороны Радана никаких проявлений чувств ко мне не было.

– Молчите? – окинула меня надменным взглядом девица. – Так вот думайте головой в тот момент, когда пытаетесь склонить на свою сторону вервольфа, что решения некоторых наших представителей могут быть ох как чреваты последствиями для всего нашего народа.

– С чего вы вообще взяли, что история повторится? – натянуто спросила я.

Марушка подошла ко мне и, склонив голову, презрительно окинула взглядом.

– А то не правда. Ведьма и вервольф. Уж больно вы продуманные существа, любящие выпутываться из передряги за счет судьбы других.

Сказав это, она вышла из столовой. Я же, помедлив пару минут, собираясь с мыслями, направилась на второй этаж в комнату матери Радана. Остановившись у нужной двери, постучалась и, услышав разрешение, вошла внутрь. Терпкий запах табачного дыма ударил мне в нос и, окинув взглядом комнату, я поморщилась, прищурив глаза от сизого дыма, которым было наполнено помещение. Мать Радана сидела в кресле-качалке у огромного камина, в котором полыхали дрова, и внимательно смотрела на меня, выпуская из носа густой клубок дыма.

– Садись, – кивнула она мне на стоявший напротив ее кресла стул, на котором мирно спал огромный кот.

Легонько столкнув возмущающееся животное на пол, я села напротив женщины и прилежно сложила руки на коленях.

– А теперь поговорим без присутствия моего сына, Амаль…Алистер, – хриплый голосом проговорила она и медленно загасила сигару о край кресла.

Я испуганно вскинула на нее взгляд.

– Мужчины, – протянула она, усмехнувшись, – все думают, что мы, женщины, вроде как дети. От нас что-то можно скрыть, недосказать, обмануть. Ну да ладно, – откинулась она на спинку кресла, которое заскрипело под ней своими плетеными прутьями, – скажи мне, Амаль Алистер, где моя дочь?

Ужас, да и только. Не зная, что отвечать, я выдохнула и, встав со стула, подошла к окну. Молчание. Женщина ждала ответа, я же судорожно соображала, что сказать ей. Томительная минута тишины, после которой я повернулась к матери Радана и сказала:

– Не знаю, что вам и говорить. Спросите об этом лучше своего сына. Я не вправе оглашать что-то касающееся вашей дочери.

– Говори, как есть, – враз гаркнула женщина, которая явно не была любителем ходить вокруг да около ситуации. – Если эта прохиндейка, которая столько всего натворила, чтобы выбраться на земли вашего ковена, спуталась с каким из ваших ведьмаков в итоге, я хочу об этом знать. Принесет в подоле полукровок – ну и черт с ними, вырастим.

Слушая эту пожилую женщину, я едва не плакала, видя то, как горе может так застилать рассудок, что она не осознавала очевидных вещей.

– Я не знаю, что сказать, правда, – осторожно произнесла я, глядя в серые глаза женщины, – я привыкла верить своим собственным глазам, а здесь…лишь домыслы и слова Радана.

Опустив голову, я рассказала все, как есть, поскольку понимала, что врать было бесполезно, ведь эта прожженная временем женщина видела всех и вся насквозь. Когда я замолчала и подняла голову, женщина вытащила из деревянной шкатулки, стоявшей рядом на столике, еще одну сигару и закурив задумчиво уставилась на меня немигающим взглядом. Мне даже стало не по себе от этих водянистых глаз, словно читающих то, что было у меня в голове.

– Идрис жива, – наконец проговорила женщина. – Не знаю, что там почувствовал Радан, но я точно знаю, что моя дочь жива. Я мать. И не смотри на меня как на умалишенную, это в доме все здесь так думают, а я при своем уме была и в гроб лягу, не расставаясь с ним.

– Но почему Радан так сказал тогда? – осторожно спросила я.

– Не знаю, – пожала она плечами, – но обязательно задам ему этот вопрос. У них связь сильная с сестрой была, это правда. Да и так, клан Горгоны всегда чует гибель своих в радиусе нескольких километров точно. Но девочка моя жива. Это точно.

– Это я не уберегла ее, – хриплым голосом проговорила я. – Если бы я не нагрубила Данту…

– Если бы она слушала мать, – враз оборвала мою речь женщина. – То была бы дома сейчас. И то, что она тебе нагородила… Молодая ты еще, ведьма, – усмехнулась она, – многому чему научили тебя, а вот разбираться в тех, кто подле тебя – нет. Идрис не невинное создание, как ты подумала. Она у нас хоть и молодая, а с таким багажом опыта во вранье, что тебе и не снилось. Ишь, придумала, сестра якобы погибла, тоже на скрипке играть любила, – покачала она головой, – разжалобить пыталась тебя, а ты и распустила сопли. Если бы пошло все другим путем, она бы в одну из прекрасных ночей тебе горло перерезала, да отца твоего загрызла бы, лишь бы друга Радана вызволить. Да только не он, видишь как, сидел все время там, а Радан. Так что она где-то там, может даже у Данта вашего в койке спит. Она такая у меня. Не знаю уж в кого. Вроде бы и воспитывали ее должным образом, а уродилось…ну что уродилось. Ладно, будем ждать вестей от твоего батюшки. Когда приедет делегация вашего короля за обменом, вот я тогда и задам вопрос по поводу дочери-то своей. Но до этого поговорю с Раданом. Не люблю этих недомолвок. Бережет вечно меня, видит же, что седа да стара стала. Потерять боится.

– А сколько вам лет? – спросила я, чувствуя немыслимое облегчение после разговора.

– А что? Раз спрашиваешь, значит сомнения есть? – прищурила она глаза.

– Ну…Радану ведь около тридцати, Идрис семнадцать. Вы не можете быть такого возраста, на который выглядите. Простите, – я едва уловимо с сожалением улыбнулась.

Женщина помолчала пару минут, глядя на пламя камина, затем хриплым голосом ответила:

– Когда женщина-вервольф теряет своего мужчину, ее внутренняя волчица порой не может справиться с горем. Это так тяжело, что наша суть постепенно начинает уходить следом за любимым. Быстро стареем, отказываемся от внешнего мира, затачивая себя в четырех стенах, – она окинула взглядом прокуренную комнату, – медленно гибнем. А на меня еще наложилось переживание за судьбу Радана. Два года я не знала где он, хоть и чувствовала каждой клеточкой, что мой мальчик жив. И король, – она зло сжала зубы, – хоть бы намек дал, что мой сын в плену вашего ковена. Я бы все сделала, чтобы забрать его оттуда. Все деньги бы отдала. Но венценосный ублюдок преследовал интересы короны, не могло быть по-другому. Хотя, может оно и хорошо, ведь знай твой отец, кто у него там в клетке сидит, он отдал бы Радана фэйри, а у тех разговор с нашими короткий – выбили информацию, на плаху и долой со свету.

Слушая эту невероятную женщину, я все больше чувствовала желание провалиться сквозь землю от стыда за то, что творил мой ковен и отец в частности. Когда она замолчала, я лишь произнесла тихо:

– Простите, пожалуйста, за то, что вам пришлось пережить. Я бы все отдала, только бы мой ковен шел иным путем. Подлость никогда не была свойственна нам, а что происходит сейчас, я не могу найти этому объяснения.