Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт

Эта последняя фраза просто лишает меня дара речи.

На обратном пути я твердо решаю не обмолвиться с новым водителем ни единым словом. Я сажусь в машину, сообщаю, куда меня следует привезти. Достаю свой мобильный телефон и изображаю процесс печатания СМС.

У нового водителя весьма дружелюбная улыбка.

«У вас есть дети?» — спрашивает он без обиняков. Почему? Мне это непонятно. Возможно, на моем лбу написано что-то, о чем я не подозреваю?

«Нет».

НЕТ!

Это короткое слово безжалостно вонзает три ножа мне в живот.

Я смотрю в оцепенении в окно. Позволяю боли завладеть моим телом. Не оказываю ей сопротивления. Наконец-то, наконец-то у меня получается заплакать.

Я металась. Ставила все на то, чтобы вернуться в старую жизнь. И сознавала всю тщету своих усилий. Столпы моего существования были подорваны. Фундамент провалился. Все здание потеряло стабильность. В такой ситуации косметический ремонт бесполезен. Я могла истово заполнять свои дни привычными ритуалами, клоунадами, заседаниями правления, работой в саду. Вакуум моего сердца не желал всем этим заполняться. Сердце ждало. Болело. И надрывалось криком.

Что я могла сделать?

Новое содержание. Мне было не жалко никаких сил, чтобы его найти. Я превосходила саму себя.

Чем же я всегда мечтала заниматься? Вот он — тот самый момент. Я хочу всего, причем сразу.

Я училась барабанить. Занималась сценической речью. Посещала разнообразные семинары. Театр танца, курсы писательского мастерства, кружок гончарного дела. Познавала себя через танец. Совершенствовала актерскую импровизацию. Я даже приобрела себе годовой абонемент в фитнес-студию, где тренировалась через день до полного изнеможения.

Параллельно я рыскала по Интернету в поисках профессионального обучения. Я представляла себя специалистом по шиатцу, физиотерапевтом. Психотерапевтом. Танцовщицей. Писательницей. Музыкальным терапевтом. Оперной певицей. Руководительницей семинара по сопровождению в скорби. А лучше всем одновременно.

Грезы заряжали меня энергией. Моя активность позволяла мне убивать время. Но — увы! — по-настоящему занять и наполнить меня все это не могло. У меня сохранялось ощущение зависания над землей, меня ничего не захватывало по-настоящему. Я просто в качестве зрительницы смотрела пьесу, которая называется «Моя жизнь».

Как же я старалась обрести смысл!

«Я барабаню, потому что…

…это мне помогает не чувствовать всю полноту горечи».

«Я танцую, потому что…

…иначе я рискую когда-нибудь лишиться тела, где-нибудь между землей и небом».

«Я тренируюсь, потому что…

…мне просто, честно говоря, ничего другого не приходит в голову».

«Я хочу стать мануальным терапевтом, потому что…

…мне бы хотелось, чтобы и другим кое-что от меня досталось. Я же сама понятия не имею, что же мне с самой собой делать».

Не очень убедительные объяснения. Во всяком случае, это не те объяснения, которые меня удовлетворяют.

Раньше все было проще. Я работала для того, чтобы заработать денег для своей семьи. Я вставала утром для того, чтобы приготовить детям завтрак. Я готовила, потому что Хели нравилась моя стряпня. Я засиживалась с друзьями из-за споров на воспитательные темы.

Семья. Вот то единственное, что, с моей точки зрения, наполняло жизнь смыслом. Вот что было пределом моих мечтаний. Я должна была протянуть время, тянуть его до тех пор, пока у меня снова не будет семьи. А пока это не случилось, мне незачем спрашивать себя о смысле.

Но откуда у меня возьмется семья, если я чураюсь людей? И я в очередной раз пытаюсь схватиться за соломинку. Имеется в виду сон, в котором мне явилась Фини. За несколько дней до Праздника Душ:

Я в гостях у Ханнеса, своего коллеги, в его цельно-деревянном доме. Мне тепло и спокойно, я чувствую себя защищенной.

«Пошли со мной. Мы будем пить чай с пирогом».

Мануэла, жена Ханнеса, ведет меня в подвальный этаж. Я чувствую ее твердую руку в своей. Я молчу. Я полна предвкушений.

«Идем! Туда, в дальний угол».

Я сажусь в темном углу. Мануэла удаляется, чтобы принести пирог.

И подвальный этаж начинает преображаться. Я чувствую себя внутри сот. В глубине улья. Тысяча сот. Мед. Золотой свет. Я чувствую себя в полете, я порхаю по всему дому. Но вот меня доставили в самый защищенный угол, усадили на место пчелиной матки. Я чувствую себя словно в материнской утробе.

Вдруг мне является светящееся существо. Ангел?

Или фея?

Фини!

Это моя дочка. Она — уже больше не маленькая, больше не ребенок, а может быть, и вовсе не человек — кладет мне руку на голову. Благословляет меня. Улыбается мне и ласковым голосом, исполненным мудрости, произносит:

«Мне разрешили к тебе вернуться, если ты этого желаешь».

Мое сердце стучит так громко, что я просыпаюсь. И еще долго слышу эхо пророчества.

Если я этого желаю? Разумеется, я желаю! Чего же еще большего мне себе пожелать? Я сделаю все от меня зависящее, чтобы тебя вернуть. Ты можешь в этом не сомневаться!

Может быть, этот сон — вещий? Вернется ли Фини? Доведется мне дожить до ее инкарнации?

В очередной раз в кабинете Элизабет. На кушетке, завернутая в теплое одеяло. Снова я реву в три ручья. Я только что рассказала Элизабет о своем сне.

«Может ли так случиться, что Фини действительно вернется?»

«Да. Такое может случиться», — отвечает Элизабет.

«Но тогда зачем она должна была вообще уходить? Почему должен был уйти Хели, именно тогда, когда он по-настоящему почувствовал себя счастливым?»

«Иногда душе достаточно лишь достигнуть этого ощущения. Душе может оказаться достаточным лишь ощущения того, что такое счастье. И тогда душа может уйти удовлетворенной. Хели пережил то, что он стремился пережить: счастье с тобой».

«А Тимо?»

«Кто знает. Намерения души нельзя знать наверняка. Тимо, очевидно, выполнил свое задание».

«Я должна рассказать тебе нечто ужасное. Я так надеюсь, что Фини еще раз явится. Одновременно я желаю себе иногда, чтобы лучше вернулся Тимо. Перед ним я еще виноватей. Я в отношении Тимо совершила больше ошибок. Фини была так мала и так счастлива. Все шло так хорошо. И я бы хотела и с Тимо все исправить».

Мой голос пресекается. Элизабет молчит тоже.