Достойное общество - Авишай Маргалит

Важной составляющей некоторых форм жизненного уклада может быть несогласие с базовыми установками других жизненных укладов. Светский уклад не соглашается с религиозным, тогда как религиозный уклад в еще большей степени не соглашается со светским. Весь вопрос в том, в каких случаях такое несогласие можно считать просто серьезной критикой, а в каких – унизительным отвержением. Сторонники светскости могут признавать ценность религиозного уклада, отдавая должное его вкладу в сферах нравственности, семейной жизни, общинной взаимовыручки, а также способности его сторонников противостоять жизненным невзгодам и т. п. В то же время они не соглашаются с религиозной трактовкой истории, религиозной метафизикой и в особенности с руководящими принципами жизни верующих. Более того, они могут считать, что религиозный уклад построен на предрассудках, предубеждениях и самообмане. Такие люди осознают, что занимают критическую или даже жестко критическую позицию по отношению к религиозному жизненному укладу, однако, как правило, не считают ее унизительной для верующих. И все же тем, кто находится по другую сторону баррикад, все это может видеться совсем иначе. Люди, придерживающиеся религиозного уклада жизни, воспринимают сторонников светскости скорее не как критиков, а как богохульников. А если уж сторонники светскости начинают прибегать к приемам сатирического высмеивания, то можно не сомневаться: жертвы такой сатиры станут считать, что их поднимают на смех и выставляют в унизительном и неприглядном свете. То, что для одних критика, для других – унижение.

Постоянное балансирование на грани критики и отвержения становится почти неизбежной нормой жизни в плюралистических обществах, в которых поощряется сосуществование конкурирующих жизненных укладов. Уязвимая группа с долгой историей унижений за плечами, члены которой привыкли с подозрением относиться к окружающим, в особенности к тем из них, кто ассоциируется с доминирующей в обществе культурой, легко принимает критику в свой адрес за унижение. Вообще говоря, главенствующая форма жизненного уклада может проявлять индифферентность по отношению к форме периферийной: вполне вероятно, она даже не будет стремиться ее критиковать, поскольку та не представляет для нее никакой угрозы. Доминирующая культура даже может счесть долю другой культуры в обществе слишком незначительной для того, чтобы превращать ее в объект для критики. Однако такое игнорирование может быть воспринято чересчур чувствительной и уязвимой группой как унизительное. Помимо прочего нельзя исключать и возможную одержимость малой группы мыслью о том, что представители доминирующей группы только о них и думают и что такое пренебрежение в их адрес – это намеренно спланированный акт унижения, а вовсе не проявление безразличия. Все эти проявления чрезмерной чувствительности со стороны малых подгрупп включения связаны с особенностями их психологии, сформировавшимися как следствие горького опыта унижения, который им не раз приходилось переживать в прошлом.

Но кому и как в таком случае решать, что есть допустимая критика, а что – недопустимое унижение? В данном случае один из способов индикации напрашивается сам собой. Критика – это все то, что мы можем выразить в адрес других, при этом будучи готовыми спокойно принять нечто подобное в ответ. Унижение – это все то, что мы не готовы выразить в адрес других, не расценивая подобные же замечания в наш собственный адрес как унизительные. Однако в ситуации с уязвимыми группами следовать данному принципу – все равно что предложить боксеру в весе пера выйти на ринг против боксера-тяжеловеса на том основании, что тяжеловес будет не только бить сам, но и получать удары в ответ. В определенном смысле уязвимые группы в обществе – это те же «боксеры в весе пера». Удары, наносимые социальными «тяжеловесами», легко могут отправить их в нокдаун, а то и в полный нокаут, вышибив их из общества в целом.

В то же время справедливость принципа, в соответствии с которым право решать, что унизительно, а что нет, должно всегда оставаться за меньшинством, представляется очень спорной. Выше я уже подводил нить рассуждений к объяснению причин этого. Группы меньшинств, которые неоднократно подвергались преследованию в своей истории, нередко страдают своего рода культурной паранойей по поводу унижений и оскорблений. Они усматривают оскорбления в свой адрес там, где их невозможно обнаружить «невооруженным взглядом», нередко принимая за таковые даже слова и мнения симпатизирующих им сторонних наблюдателей. Чувствительные нервы таких групп настолько оголены, что подчас даже комплименты воспринимаются ими как оскорбления, ведь в атмосфере подозрительности к доминирующей культуре в комплиментах могут усматриваться признаки покровительственного снисхождения.

Однако имеет место и другое, противоположное приведенному выше наблюдение, которое заключается в том, что группы с богатой историей притеснения и унижения становятся мало восприимчивыми к унижению. Каждое из них содержит свою долю истины. Группы с такой историей могут демонстрировать как одну, так и другую реакцию на унижение, а подчас и обе попеременно вслед за колебаниями настроений ее членов. Вопрос заключается в том, можно ли отдавать решение касательно того, что следует считать унижением, а что – нет, на откуп уязвимой группе, подверженной такого рода переменам настроений. Я убежден, что в достойном обществе должна существовать презумпция в пользу трактовки уязвимыми меньшинствами тех или иных жестов в их адрес как унизительных. Такая презумпция может быть опровергнута, например, на основании доказательства контекстуальной неправдоподобности такой трактовки. Соображения о необходимости общественной презумпции в пользу трактовок, исходящих от уязвимых групп, опираются на аргументы нравственного порядка, в соответствии с которыми чаша весов спорного толкования должна больше склоняться к мнению слабейшей стороны.

Здесь требуются некоторые пояснения. Когда мы апеллируем к презумпции невиновности, к примеру говоря про кого-то: «Он невиновен до тех пор, пока не будет доказано обратное», – мы не подкрепляем эту презумпцию статистическими доказательствами того, что большинство людей, предстающих перед судом, в итоге оказываются невиновными. К тому же, скорее всего, это будет не так. Обоснование презумпции невиновности носит нравственный характер: оно призвано снизить долю судебных ошибок, результатом которых может стать наказание невиновных, и находит свое выражение в высказываниях следующего рода: «Пусть лучше пять преступников избегут наказания, чем один невиновный попадет за решетку». В этом мы руководствуемся нашим представлением о том, какого рода ошибок следует избегать в первую очередь. Судебная ошибка, влекущая за собой наказание невиновного человека, кажется нам более серьезной по сравнению с ошибкой, вследствие которой виновный остается безнаказанным. Аналогичным образом должна действовать и презумпция правоты уязвимой группы в трактовке предположительных актов унижения, совершенных в ее адрес. Из этого следует, что трактовка, на которой настаивает такая группа, должна приниматься как верная, пока и если не будет доказано обратное34. Несколько лет назад в Пенсильванском университете белый студент наградил чернокожую женщину, которая в позднее время суток нарушала тишину возле общежития в компании других членов братства чернокожих студентов, эпитетом «водная буйволица». Этот инцидент наделал много шума, потому что женщина и ее друзья восприняли этот эпитет как замечание расистского характера, несмотря на то что белый студент категорически отрицал наличие расистского подтекста в своем высказывании. В числе прочего обвинители настаивали, что эпитет должен квалифицироваться как расистский, поскольку водяной буйвол – это африканский вид животных и шкура у него черного цвета (на самом деле водяной буйвол происходит из Азии и шкура у него коричневого цвета, но разве кто-то об этом знает?). Университетская комиссия по расследованию инцидента заключила, что право трактовки высказывания должно оставаться за тем, кому оно было адресовано, подтвердив тем самым наличие в нем расистского подтекста. Я не отстаиваю здесь правильность этой позиции. При помощи данного примера я лишь хочу продемонстрировать существование презумпции правоты чернокожей студентки.