Другая половина мира - Михаил Ахманов

— Клыки Хардара! Не скоро ты ляжешь на женщину, бычий помет! — Мрачное лицо Грхаба озарилось усмешкой.

Дженнак огляделся. Похоже, все было кончено: солдаты внизу добивали прорвавшихся степняков, стрелки у бойниц снова взялись за арбалеты, копьеносцы сноровисто перезаряжали им оружие. Кое-кто из них метал горшки с маслом, подпаливая фитили от факелов, но Аскара рявкнул, чтобы перестали зря тратить дорогое зелье, и языки пламени под стеной опали. В частоколе, перекрытом мокрыми шкурами, дымились, догорая, тасситские стрелы, на кровлях хижин тоже можно было разглядеть огненные точки, но никаких признаков пожара Дженнак не замечал.

На вал к нему поднялся Квамма, с другой стороны подошел Аскара с гигантским мечом в руках. Атлийский, мелькнуло в голове Дженнака; только в Стране Гор делали такие клинки с серпообразными широкими лезвиями, похожими на луну в ущербе.

— Сотню тут положили, не меньше, — Аскара обвел довольным взглядом заваленный мертвыми телами склон насыпи. — Да еще вдвое больше внизу… Бессмысленная атака! У этих вонючек бычье дерьмо вместо мозгов.

— Как сказать, — Квамма покачал головой. — Теперь они знают, сколько нас, знают, что в Фирате нет воинов Очага Гнева в тяжелых доспехах…

— …и знают, что мы с охотой наколем их на копья, — продолжил Аскара. — Кончай болтать, ощипанный керравао! Лучше скажи, никто не пытался прорваться со стороны реки?

— Нет, облезлый койот. Все было спокойно, как во время благодарственного Вечернего Песнопения. Думаю, и с севера тоже. — Квамма поднес ладони ко рту и крикнул: — Орри! Эй, Орри, тебе пришлось стрелять? Иди сюда! Наком ждет!

Кентиога возник из темноты и, почтительно сложив руки у груди, доложил милостивому накому и своим начальникам, что к северу от крепости никто не замечен и стрелять ему не было нужды. Сказал он это с явным неудовольствием, поигрывая свисавшей с запястья шерстяной рукавицей и с каким-то странным выражением посматривая на Дженнака. Но, возможно, виной тому были лишь ночные тени да пламя факелов, развеваемое ветром.

Дженнак склонился над трупом тассита с распоротым животом. Пахло от него навозом, дымом и давно не мытым телом; поморщившись, он напомнил себе, что Страна Степей — не Серанна, изобильная водами, и не Хайан, где каждый житель, купец ли, ремесленник или простой слуга, утром ополаскивает лицо и грудь, а вечером лезет в водоем. Тасситы, судя по запаху, мылись редко или не мылись вообще.

Зато этот мертвый воин не пожалел трудов, чтобы выглядеть пострашнее. Он был нагим до пояса, на груди его перекрещивались две широкие полосы, намалеванные охрой, плечи охватывали полосы поуже, извивающиеся, словно змеи. Лицо раскраской напоминало череп: глазные впадины густо зачернены, черное обведено желтым, черный овал вокруг губ, все остальное — белое, как выскобленная кость. Тассит был ужасен в смерти: глаза его закатились, меж приоткрытых губ торчал прикушенный язык и пузырилась кровавая пена; страшный след тайонельского клинка тянулся наискосок от ребер до паха. Так не похоже на благородную кончину Эйчида, подумал Дженнак и выпрямился. Санраты уже покинули его, пошли по валам, скликая своих людей и подсчитывая потери; воины зажигали новые факелы взамен сбитых в свалке, раненые шли к колодцу, где начали трудиться лекари, кое-кто из стрелков Кваммы с любопытством разглядывал убитых степняков и их оружие — топорики, ножи и небольшие, сильно изогнутые луки.

Грхаб ткнул мертвого тассита сапогом в бок:

— Хватит на него глазеть, балам. Пойдем к себе, отдохнем, выпьем пива и успокоим твою женщину. Если она еще жива, — мрачно добавил он.

— Что с ней могло случиться? — сказал Дженнак, чувствуя, как внезапно похолодело в груди. — Тасситы не добрались до бараков, а этот Орри, который так тебе не по нраву, стерег северный склон холма.

Однако он торопливо стал спускаться вниз, сопровождаемый ворчаньем Грхаба — мол, и тасситы увертливы, как змеи, и стрел они набросали достаточно, и этот Орри шустрый парень, глаз синице проткнет в темноте… да, шустрый и подозрительный, а Фирата мала, переплюнуть можно, и всяк тут на виду, если только не сидит, как велено, за бревенчатой стеной…

Вианна там и сидела — не столько с испуга, сколько повинуясь воле своего владыки. Два воина дежурили у входа, третий, постарше, расположился внутри в позе почтения — ладони сложены перед грудью, голова опущена — и тешил дочь Мориссы побасенками, которых всякому ротодайна было известно великое множество. При виде Дженнака и Грхаба он поклонился и исчез; Вианна же, смочив губку, принялась обтирать лицо и забрызганные кровью руки возлюбленного. Похоже, она хотела убедиться, что он цел и невредим.

Дженнак коснулся губами ее глаз и подмигнул Грхабу:

— Пива, учитель?

— Нет.

— Как нет? Ты же сказал: успокоим твою женщину, — тут Вианна метнула на Грхаба благодарный взгляд, — отдохнем, выпьем пива…

— Я хотел увести тебя с валов. Вокруг тьма и суета, а ты торчишь у самого факела, словно мишень для стрел. Запомни, балам: ты — светлорожденный, так побереги свои непрожитые дни. А потому не садись спиной ко входу в хоган, избегай толпы и после боя будь там, где положено накому.

— Это где же? — спросил Дженнак, глазами показывая Виа на кувшин с холодным пивом.

— Со своими санратами и телохранителями, а не среди воинов. — Грхаб, не выпуская из рук посоха, присел на корточки, сделавшись ростом чуть пониже Вианны. Она поднесла ему полную чашу, и сеннамит, поколебавшись, принял ее.

— Ну, я выпью… А ты, — толстый палец уставился на Дженнака, — точи клинки!

После боя Дженнаку хотелось пить; облизнув пересохшие губы, он через силу улыбнулся.

— Значит, ты, телохранитель, будешь пить, а я, наком, — чистить оружие? Где же справедливость, наставник!

— Справедливость в том, что мой посох точить не нужно, и в том, что ты — наком, а я — простой воин, и еще в том, что сейчас придут твои санраты — сказать, скольких дерьмодавов мы прикончили и каковы потери.

— Санраты… Они-то здесь при чем?

Грхаб шумно отхлебнул хмельного.

— Придут санраты, — повторил он, — и увидят: наком не пьет, наком не обнимает свою женщину, наком занят делом — чистит свои клинки. Клянусь тремя хвостами Хардара, они удивятся и возрадуются, что у них такой вождь! А ты им скажешь… Что ты им скажешь, балам? — Оторвавшись от чаши, сеннамит уставился на Дженнака. Тот ответил растерянным взглядом.

— Ты им скажешь так: если в полдень битва, точи меч на рассвете. Хайя!

Мощная длань Грхаба протянулась к дверному проему, и Дженнак увидел, что небо над восточной стеной Фираты начало сереть.

* * *

Утром тасситская орда снялась и откочевала куда-то, скрывшись с глаз, растаяв среди кустарника и травы, — или, быть может, затаилась среди холмов, что обступили маленькую крепость. Воины занялись делом: проводили в Чак Мооль павших, сожгли их тела, закопали прах в южной стене насыпи, посвященной, по обычаю, заступнику Арсолану. Потом они вышвырнули за изгородь трупы врагов, собрали трофеи, натаскали в цистерну воды из реки; Дженнак же точил оружие и вел поучительные беседы со своими санратами. Два дня прошли спокойно, на третий из прерии прибежал человек.