Беседы палача и сильги - Руслан Алексеевич Михайлов

неспешно поправляя перчатки:

— Побега не будет. За любую глупость заплатите зряшными муками. Ты — мой палец уперся в грудь молодого — Идем.

— Я первый?! — выдохнул он и на этот раз ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть — Почему я первый?! Почему не он?!

Еще немного пожить… сделать еще хотя бы пять вдохов ставшего вдруг таким сладким воздуха… попытаться насладиться последними мигами отнимаемой жизни…

— Назвали тебя! — крикнул седой, вжимаясь спиной в угол — Тебя назвали! Судьба! Твоя судьба! Не перечь!

— Я не хочу!

Говоря это, молодой, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, уже шагал ко мне. Я одобрительно кивнул.

— Прояви достоинство — положив ладонь на дрожащее напряженное плечо, я заглянул ему в глаза — Хватит уже бояться. О том, как ты вел себя в последние мгновения, уже сегодня узнает весь Буллерейл. Шагай смело, парень. И успокойся… Идем мы пока не в пыточную и не на казнь. Тебя ждет светлая сестра Лоссы. Поговори с ней. Она облегчит твои душевные страдания. Поможет примириться с неизбежным.

— Да… да… — обмякнув, он кивнул и покорно шагнул за порог. Вяло глянув в покинутую камеру, он махнул рукой опускающемуся на солому старому, что получил отсрочку неизбежного.

Пройдя темным коридором мимо пыточных, мы миновали стоящего у загодя открытых дверей стража Магария и окунулись в яркий солнечный свет погожего летнего дня.

— Хорошо то как… — вырвалось у обрекшего себя на смерть молодого дурня, поднявшего лицо к небу — Хорошо то…

Я ударил ножом с красною рукоятью, вбивая лезвие под левую лопатку, задирая острие чуть вверх. Резко дернув в сторону, провернул и подхватил обмякшее тело парня, мягко положив его на бок. Оставив нож в ране, повернулся и зашагал обратно, тихо обронив по пути:

— Единым куском? Его приговорили к усекновению головы…

— Без топора, Рург. Я улажу.

— Да… — кивнул я, бесшумно шагая по коридору — Откройте пыточную.

— Может все же без…

— Он заживо скормил умирающего крысам — бросил я через плечо, снимая с пояса тонкую веревку — Он не получит смерть столь же легкую, как молодой глупец… И я хочу, чтобы он кричал…

— Люфен — понял меня Магарий.

— Люфен — кивнул я — Пусть он услышит чужие крики… и пусть подготовит глотку и душу к такому же…

— Этот шум — с легкой досадой поморщился Магарий, явно успевший хлебнуть еще вина и окончательно пришедший в сонное благодушное настроение — Люди боятся, Рург. Стены тюрьмы толсты, но крик пытаемого громок…

Остановившись, я обернулся и произнес, не сводя взгляда с лица стража:

— Да. Крик пытаемого громок. И этот крик — предупреждение остальным, кто подумывает начать убивать или насильничать! Когда они услышат звериное завывание пытаемого — это угасит их темный пыл! За легкие кровавые деньги и бесчинную потеху — неизбежная страшная кровавая плата! Заплатят вдвойне! Как те, кто будет кричать сегодня!

— А если темный пыл услышавших не угаснет? Вера в собственные дурные силу и удачливость порой слишком велика…

— Тогда однажды мы встретимся с ними здесь — я кивнул на дверь пыточной и, отвернувшись, зашагал дальше — Я дал обещание и сдержу его, Магарий. Но не удивятся ли жители Буллерейла удивительно мирной тишине в тюрьме, куда вошел палач, что явился не разговаривать, а пытать и расчленять? Как думаешь? Не осудят ли разгневанные родичи убиенных жертв такую тишину?

— Да услышал я тебя… услышал…

— Расчленять говоришь… — прохрипел вставший мне навстречу седой и на этот раз в его взгляде не было покорности и смиренности. Об этом же говорили сжатые кулаки и злобно оскаленные зубы.

— Сопротивляйся — поощрительно улыбнулся я, делая широкий шаг в камеру — Сражайся…

— Порешу! — взвизгнул старый и прыгнул вперед, стараясь зайти сбоку и по наивности своей считая, что я этого не пойму.

Отступив, я коротко ударил, глубоко погружая кулак в дряблый живот. Охнув, он разинул рот и согнулся. Перехватив его правую руку, я резко вывернул ее, с влажным хрустом ломая в локте.

— А-А-А-А-А-А-А! Моя рука! Моя рука-а-а-а!

— Кричи — поощрил я со все той же застывшей улыбкой, перекручивая искалеченный сустав — Кричи громче….

— А-А-А-А-А-А-А! — дрожащий вой вырвался из камеры и полетел по коридору, торопясь вырваться в залитый солнцем мирный летний двор…

* * *

Вернувшись на задний трактирный двор, я потратил немало времени на лишнюю, но такую нужную для меня чистку лошадей. Мерные и скупые движения щеткой успокаивают, позволяют мыслям потерять багровый окрас и вернуться в привычное неспешное русло. Почувствовав полное успокоение, я прихватил тяжелую седельную сумку и понес ее к комнатам. На столпившихся у дальней стены трактирных слуг я не смотрел. И так знал, как они смотрят на меня — с особым испуганным уважением. Вглядываются с жадным любопытством, одновременно вспоминая трижды преувеличенные слухи о зверских пытках, кои я учинил приговоренным, прежде чем казнить их. Я не собирался никого переубеждать. Такие слухи я одобрял. Пусть сплетни расходятся и разбегаются, разлетаются и расползаются по дорогам и тропинкам, пусть проникнут в каждое отдаленное поселение и в каждое могущее слышать ухо. Порой сущей малости хватает, чтобы привести в себя задумавшего недоброе человека.

Зайдя в комнату, я с железным лязгом опустил сумку на пол, бросил взгляд на застланную постель и вышел, прихватив с собой загодя приготовленный сверток. Сделав шаг за дверь, я на мгновение замер, взглянул сверху-вниз на оседлавшую давешний высокий чурбан фигурку.

— Ты выглядишь куда лучше, сильга Анутта с двумя «Т» — улыбнулся я, внимательней оглядывая девушку.

— Ты льстишь мне, палач Рург — ответила она, легко выдержав мой взгляд и заодно показав, что зрение полностью вернулось к ее зеленым глазам. Лицо чуть осунулось, глубокие царапины на левой щеке покрыты зеленоватой мазью и почти скрыты свободно распущенными волосами с вплетенными в пряди красными нитями — Свершил свое кровавое дело?

Молча кивнув, я уселся на лавку, уложил рядом сверток, неспешно развязал кожаные тесемки и вытащил нужную вещь — еще одну щетку с удобной колодкой и короткой жесткой щетиной. Глянув вниз, убедился, что памятное мне потемнелое треснутое деревянное ведерце уже стоит рядом со скамьей и наполнено чистой водой. Старик постарался… помнит ведь. А сам сегодня не сразу мне на глаза покажется — если вообще решится. В такие дни его страх обостряется особо сильно.

— Щетка? — не выдержала сильга.

— Обувная щетка — кивнул я.

— Ты только что казнил трех человек, палач Рург. И собрался почистить сапоги?

Я недоуменно приподнял брови:

— А что я