Сказаниада - Петр Ингвин
Шрифт:
Интервал:
— Слепой? — Данила пригляделся внимательнее. Глаза не обманывали. — Так ведь зрячий.
— Ты как-нибудь послушай, что он пишет. Мог вообще не приезжать. С тем, что происходит на самом деле, ничего общего кроме имен и названий, да и те переврет. Наверняка Двоя, Куприян, Виктор и Борис у него будут, скажем, Троя, Приам, Гектор и Парис. А про нашу сторону и говорить нечего, не просто переврет, а навыдумывает с три короба и как на голубом глазу побожится, что сие есть высшая истина, а кто думает иначе — вор и мошенник и должен быть наказан финансово.
— На юродивого похож.
— Ну, это ты еще семейку евонную не видал.
Чурила закашлялся. Больше не проронили ни слова. Даже здесь дышать было нечем, страшно подумать, что творилось в городе. Страшно и в то же время сладко. Враг должен быть уничтожен, а дым замещал наступавших солдат. В том числе и его, Данилу.
— Вы, двое, быстро к «коню»! — раздался над ухом приказ.
Данила с товарищем бросились к собранной механиками штуковине, которую назвали «Двоянский конь». Обтянутая шкурами конструкция напоминала палатку, надетую на качели: два поставленных острыми концами треугольника служили опорами, их соединяли перекладины, а внутри на цепях висело бревно со стальным наконечником. В отличие от детских качелей раскачивалось оно не поперек, а вдоль конструкции. Опоры стояли на колесах — не как от телеги, а сплошных и массивных, чтобы выдержать большой вес. Снаружи шкуры пропитали какой-то гадостью. Говорят, долго не загорится. От каждого ближайшего отряда прислали по два человека, всего получилось десятка два или три — перед боем Даниле было не до счета. Каждому раздали по сложенной во много слоев тряпке, приказали смочить и дышать сквозь нее, постоянно доливая воду. И глаза лишний раз не открывать, чтобы не разъело. Рот тоже держать закрытым.
К этому времени защитников на стене не осталось. Целое стадо дергавшихся от окружавшего огня ослов потащили «коня» к воротам. Солдаты внутри помогали, а перед самыми воротами катили сами, животные подохли от жара и дыма. У ворот колеса разбили, чтобы «конь» больше не двигался.
Раскачанное бревно с грохотом ударило в старинные ворота.
Снаружи догорало, а в городе по-прежнему царил ад: пожары не утихали, их некому было тушить, для этого нужно было дышать. Умные люди давно попрятались в подвалы, а герои-одиночки с огнем не справятся. И камнеметы ни на миг не прекращали работу. Не придумай начальство штуку с дымом и «конем», к воротам подошли бы с огромными потерями, а кипящим маслом и зажигательными стрелами атакующих выкуривали бы сейчас защитники.
Хотя дыма стало меньше, чем в начале, дышать было трудно, если не сказать невозможно. Как только кто-то падал с перехваченным горлом, его подхватывали под руки и бежали из-под дымовой завесы, а с берега в «коня» постоянно отправляли свежих людей.
Данила упал одним из первых, хотя силы еще оставались. Задохнуться ради победы или ради добычи — это не про него, он предпочитал смерть в большом доме с множеством слуг. Оставленный на берегу, он упал в гальку и притворился если не убитым, то полностью небоеспособным.
Таран пробил окованное железом старое дерево, ворота треснули.
— Впере-е-ед! — зычно разнесся над головами голос воеводы.
— К победе, бать! Враг — рррва-а-ааать!!!.. — многотысячно грянуло в ответ, и войско поднялось в атаку.
Совсем не так Улька представляла войну. Вместо лавины неуязвимых витязей, сотнями сносивших головы бегущему супостату, глазам предстало заполненное кораблями, людьми и лошадьми пространство перед осажденным городом, где мирно дымились костры, из котлов пахло кашей и бараньей похлебкой, а воины занимались чем угодно, только не битвой.
Конницу расположили подальше от пехоты, состоявшей из разбойников, обнищавших дворян и ненавидевших работу в поле крестьян, что с удовольствием сменили соху на меч или копье. Такие могли и оружие втихаря умыкнуть, и если не доглядеть, коня на мясо пустить. Палаточный лагерь сотни, куда определили Бермяту, Котеню и Ульку, находился слева от превратившихся в болота утонувших кварталов. Сразу за ними от пристани к городским воротам проходила дорога, ее окружали опустевшие склады и мастерские, дальше виднелись слепленные из чего придется нищенские трущобы. Жившее снаружи население бежало в город и теперь наблюдало со стен, как, не подходя ближе расстояния выстрела, их имуществом распоряжалось чужое войско.
Весь берег как выброшенными рыбами был усеян вытащенными кораблями, более внушительные стояли на якорях — так, чтобы со стен хорошо видели собранную мощь. Такого количества военных Улька не могла представить, но еще более невозможными оказались высокие неприступные стены. Кроме как заморить неприятеля голодом, других возможностей победы не виделось. Могучие стены нельзя пробить, на них нельзя взобраться, а к воротам — самому слабому месту, как сказал Котеня — нельзя подойти, чтобы не быть застреленным или сожженным кипящим маслом, которого вдоволь заготовили защитники. Оставалось ждать, что решат военачальники. Еще оставалась возможность решить спор бескровно — если Куприян отдаст Елену Прекрасную и предложит достаточное возмещение.
Тройку новеньких разместили в отдельной палатке, это порадовало: по соседству многие спали под открытым небом или в шатрах, куда набивалось человек по двадцать. Возможно, Бермята кому-то что-то дал или просто умел договариваться — у известного в столице охотника здесь нашлись знакомые, с которыми он успел пообщаться перед размещением.
Плохо, что у Бермяты не было оруженосца и он его не искал. Называл две причины: «где его сейчас, во время войны, найдешь?» и «привык обходиться сам», что с переводе с бермятского значило «нечего тратить деньги на ерунду, которую за тебя оплатят другие». Действительно, оруженосец являлся больше способом показать соседям, что ты важная птица и денег у тебя куры не клюют. Доказывать важность и прочие глупости Бермята оставлял молодежи, а в отношении денег оказался не скуп и не расточителен — сказывался многолетний семейный опыт.
Работы у оруженосца немного, и сотник решил, что Улька справится с обслуживанием двух витязей. Котеня пробовал возразить, но в военное время приказы не обсуждаются, пришлось смириться.
Спальными местами в палатке служили охапки сена. За кормежкой требовалось ходить к общему котлу, это вменили Ульке в обязанность и сразу отправили с тремя мисками.
— Осторожнее, олух! — шуганули ее лежавшие на траве воины, когда она кого-то случайно задела.
А как осторожнее, если, куда ни плюнь, везде чья-то нога или голова? А пятка все еще болит, и без прихрамывания не наступить. И вообще, настоящие витязи должны постоянно чем-то заниматься и повышать мастерство, а не валяться, как свиньи, которых на мясо выращивают. Вот Котеня при первой возможности берет меч и изображает бой с тенью, пока пот градом не польется.
Сейчас Котеня, как все прочие, лежал, но не в траве, а на соломе в палатке. Возникла кощунственная мысль: а не рисовался ли он перед ней все это время? Или занимался с оружием, чтобы другие мысли отбить?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!