Зверь - Ане Риэль

class="p1">– Даника, у Стефана были сложности с алкоголем. Это тоже могло сослужить ему дурную службу. Я тогда думал, что, если меня не будет на горизонте, он справится, потому что станет единственным сыном, ответственным за все. Вместе с отцом, конечно. Думал, это заставит его взять себя в руки. Я был в этом уверен.

– Я и не подозревала, что он пил, – прошептала Да-ника. Ей казалось, что она знала все слабые места братьев.

– А я не подозревал, что он сбежит, – прошептал Йован.

Даника заметила, что взгляд у него стал пустым. На мгновение. Потом он опустил глаза. Она задалась вопросом, кого он сейчас жалеет, себя или Стефана. Или, может быть, ее.

Он достал трубку и принялся набивать. Раскуривая, он снова стал похож на цаплю, которая выглядывает из белого тумана. Табак пах сладковато.

Ей хотелось понять. Спросить Йована, почему он не вернулся спустя полгода, как обещал. Но она и так знала ответ. Его мысли были далеко от фермы. Убедив себя, что все хорошо, он позволил себе забыть о семье, пока у него не появится свободное время навестить ферму. Может, он и правда не помнил об обещании, ведь умел отрешаться от всего. Она не хотела выслушивать его неискренние извинения или видеть крокодиловы слезы. Было непонятно, ненавидит она его или любит и сможет ли когда-нибудь его простить. Учитывая обстоятельства, ей было чертовски сложно испытывать хоть малейшую благодарность к брату.

Агаты с ее улыбками рядом не было, она уже легла.

С кухонного пола раздался грохот. Даника быстро обернулась к сыну, тот смотрел на маму огромными испуганными глазами. Потом улыбнулся и поднял щетку. Половина щетки осталась на полу. Ему каким-то образом удалось сломать крепкую древесину рукоятки посередине. Рыжие волосы разлетелись во все стороны.

Йован молчал, а Даника старалась на него не смотреть. Ей хотелось хлебнуть сливовой настойки. А еще лучше – сесть в черный автомобиль и уехать далеко-далеко. Если бы она только умела водить…

Брат натянуто покашлял, собираясь что-то сказать.

– Скажи, этот мальчик, Леон… что с ним не так?

Леон счастливо рассмеялся. Даника молчала.

– Ну, это не то что…. Но он же не совсем такой, как должен? Что-то с ним не так, правда ведь? Что-то необычное.

Йован постучал по трубке и продолжил, раз сестра не отвечала:

– Не думаешь, что его стоит обследовать? Возможно, ему нужно какое-то лечение. Вдруг он из тех детей, которых стоит держать в заведении. Ради них самих.

Даника поджала губы, но улыбнулась Леону, который смотрел на нее лучистыми счастливыми глазами. Мальчик поднялся и подбежал к ней, хотел похвастаться сломанной щеткой. Она подавила возглас боли, когда он прижал ее ногу к ножке стола.

– Мама! – сказал он. И тут же исчез. Вернулся к щепкам.

Йован долго смотрел на него и продолжал:

– Да, муж у тебя, кажется, тоже… В смысле, яблочко от яблоньки. Карл, без сомнения, отменный работник, но вот как отец для детей… Не лучший выбор, Дани-ка. – Йован сделал еще одну затяжку и выпустил дым в ее направлении.

– Я говорю это не из плохих побуждений, – продолжил он. – Просто я не могу не переживать, когда вижу парнишку. И мой долг, как брата, сказать тебе об этом.

Даника никогда не ощущала столько холода внутри, как в тот миг. Ей хотелось задушить Йована голыми руками.

Она уставилась на свои сжатые кулаки.

– Мне кажется, вам лучше уехать как можно быстрее, – сказала она, не поднимая глаз. Голос у нее звучал бесцветно. – Отправляйся обратно в Америку к своим смехотворным безжизненным куклам. И жену-истеричку с собой забирай. Здесь появляться больше не смей.

Йован сначала ничего не ответил, и Даника знала, что ее слова ранили его так же сильно, как ее задели речи брата. Когда он заговорил, голос звучал крайне сухо.

– Это и моя ферма. Я мог бы требовать…

– Только попробуй! – прошипела Даника. – Убью. Не я, так муж.

Йован посмотрел на нее сквозь сизый табачный дым дикими широко раскрытыми глазами.

– Ты мне угрожаешь? Родная сестра? В кого ты превратилась? Ты что, настолько вросла в землю, что начала сходить с ума?

– Может быть.

– Я приехал и желаю тебе только добра, а ты так со мной обращаешься?

– Ты не добра мне желаешь. Ты хочешь отнять у меня мое добро, – ответила Даника. – Но ферму ты не получишь. Не заслужил. Ничего ты не получишь.

Леон как-то достал большой мешок с мукой из шкафа. Держал его перед собой на вытянутых руках, а через мгновение бросил на пол прямо перед дядей, которого окутало белое облако. Йован встал, закашлявшись от муки, дыма и ярости. Он оттолкнул Леона в сторону и перевернул стул, отчего Леон рассмеялся и захлопал в ладоши.

У двери Йован взглянул на ребенка с нескрываемым отвращением.

– Черт побери, у мальчишки явно не все в порядке с головой. И еще он… слишком сильный. Гротеск какой-то. Гротеск. Уродец. Сама не видишь?

И ушел будить жену.

Даника все видела. А Леон, заметив у стены дохлую мышь, без труда отодвинул кухонный стол и подошел к ней поближе.

Агата махала и улыбалась из машины, когда они выезжали со двора. Белый палец торчал из окошка. Даника стояла на крыльце и тоже махала. Только ей.

Йован не смотрел на сестру с самой перепалки на кухне, а та ни на секунду не раскаивалась в своих словах о нем и куклах, но сожалела о сказанном насчет его жены, ведь, если начистоту, Агата была ей приятна.

В ее американском оптимизме было что-то искренне невинное и достойное уважения. Не всякая женщина сможет ходить по их лугам в светлых брюках и на каблуках, а она еще умудрялась поддерживать выражение полнейшего удовлетворения, даже восхищения всем вокруг.

Должно быть, она отменно владеет собой, думала Да-ника. Или просто из тех людей, в ком нет ни капли злобы и бунтарского духа.

В таком случае Леон сломал своей тете самый неподходящий палец. Особенно учитывая, что палец не восстановился, несмотря на быстрое врачебное вмешательство. Так и остался неподвижным навсегда.

Надо было ехать к соседке.

Медальон

Несмотря на внушительный вес, мама Мирко умела при желании двигаться совершенно бесшумно. За долгую жизнь она пришла к полному взаимопониманию со скрипучими досками пола в своем доме и точно знала, куда наступить, чтобы не шуметь. Она могла дойти со своей отдраенной до блеска кухни к спальне сына на другом конце длинного коридора, не выдав себя ни единым звуком.