Путин. Путеводитель для неравнодушных - Владимир Рудольфович Соловьев

Ситуация с ЮКОСом шла по нарастающей. Она стала заметной, когда летом, во время встречи с олигархами, Ходорковский стал учить Путина жизни, а Путин ответил, что надо сначала разобраться, как он сам активы прикупил, мол, знаем, кого и как коррумпировали. После этого началось открытое противостояние. Притом дело ЮКОСа особенно сложное, потому что внутри кремлевской администрации работали люди, очень близко стоявшие к Ходорковскому, а также люди, которые считали, что подобные телодвижения крайне вредны для имиджа российского бизнеса и всей России. И, бесспорно, сразу после дела ЮКОСа с их оценкой можно было и согласиться. При этом, действительно, в результате дела ЮКОСа оставил свою должность Александр Стальевич Волошин, который был резким противником такого разрешения вопроса. Я несколько раз во время процесса встречался с Путиным в группе правозащитников, смотрел на происходящее со стороны и встречался с некоторыми людьми, находившимися в окружении как Ходорковского, таки Путина. Например, Герман Греф, кстати, придерживался очень жесткой позиции в отношении ЮКОСа, но это отнюдь не означало, что он был сторонником силового решения. Однако он негативно относился к Ходорковскому, как, впрочем, и практически все олигархи.

Михаил Комиссар мне рассказывал, что, когда он занимал должность заместителя руководителя Администрации Президента и потом, когда входил в РСПП, во время олигархических встреч к Ходорковскому обращались с разнообразными просьбами многие люди (в том числе и Чубайс), желая получить его разрешение на проведение через Думу того или иного закона. И Ходорковский реагировал на это крайне невежливо, «через губу», решая, пройдет закон через Думу или не пройдет. При этом меньше всего Ходорковского в этих вопросах волновала демократическая составляющая, то есть он был истиной в конечной инстанции. К нему шли на поклон, а он определял, хорошо это или плохо. В частности, это было одной из проблем Чубайса. Наверное, поэтому, когда с Ходорковским случилось несчастье, олигархический «колхоз» отреагировал очень спокойно — то есть никакой единодушной поддержки Ходорковского не последовало.

Вообще, никто не пытался объяснить, что произошло, но получилось так, что в какой-то момент Ходорковский искренне перестал воспринимать страну как независимый субъект права. Он ощущал Россию скорее придатком своей нефтяной компании, ее службой. Попытка объединиться с западными компаниями дала бы ЮКОСу возможность в конечном итоге стать экономически больше, чем государство, и уже самому управлять государством. Здесь точки зрения расходятся: то ли это был сам Ходорковский, то ли люди его окружения, в первую очередь Невзлин. Об этом многое может рассказать Ольга Костина, которая была одной из жертв покушения, устроенного людьми Невзлина. Ходорковский действовал методами, которые, вежливо говоря, не позволяют к нему относиться как к ангелу. Это и непонятная гибель мэра Нефтеюганска Петухова, и смерть многих других людей, которая каждый раз происходила в на редкость удачное время и на редкость выгодно. Что меня всегда удивляло, так это то, что демократы начинали кричать: «А что, другие разве нет?» Это очень неубедительно, потому что звучит примерно так: если ты поймал Чикатило или Пичужкина, то отпусти его, пока не поймаешь всех остальных насильников и убийц. Конечно, с другой стороны, гораздо более разумна иная фраза: если вы инкриминируете убийство, то за организацию убийства и судите. Эта фраза справедлива, она и должна звучать. Но здесь надо четко понимать, что мы говорим о России, притом о России на том историческом этапе, при той правовой системе, которая была унаследована от предыдущего олигархического периода.

Основная проблема в том, что как только дело Ходорковского началось, дальше пошел работать механизм, подключились бизнес-интересы разных людей. Притом это были интересы разных группировок, начиная от близких к «Русснефти» и заканчивая близкими к «Сибнефти». И не случайно говорят, что за многими бизнес-интересами просматриваются классические ухищрения Романа Аркадьевича Абрамовича. Я не могу ни оспаривать это, ни соглашаться, но многие указывали пальцем на него, также как и на Игоря Ивановича Сечина и близких к нему людей из компании «Русснефть». Может быть, это уже «задний ум», однако я не исключаю возможность того, что эти люди принимали участие в разработке схемы борьбы с Ходорковским.

Очевидно, что для самого Путина экономический аспект был абсолютно вторичен, а первичным был тот факт, что Ходорковский, не скрываясь, стал заявлять о своих политических воззрениях, при этом, как было доложено Путину, он «весь по локоть в крови» и при этом остается крайне нечистоплотным в вопросах налоговой и экономической деятельности. Я не говорю, что он так себя вел; я говорю, что так было доложено. Но, коль скоро речь зашла о политике, нельзя не отметить, что позиция, которую занимал Ходорковский, была далека от прозрачности. Я не говорю о большом количестве мест, которые он и его компания «держали» в Государственной Думе, контролируя при этом очень разные политические направления. Удивительным было то, что, когда СПС пытался договориться с «Яблоком», Чубайс разговаривал не с Явлинским, а с Ходорковским. Явлинский мне рассказывал: на последних для «Яблока» (перед арестом Ходорковского) выборах в Государственную Думу Ходорковский заставил Явлинского включить в список определенных людей, чего он никогда не делал раньше. Это было немыслимо. Тогда же Ходорковский стал впрямую заявлять об изменении государственного строя и о введении парламентской республики. А поскольку еще шла скупка мест в Госдуме, то заодно было ясно, кто станет премьер-министром, кто будет управлять страной (либо Ходорковский, либо его креатура). С другой стороны, большую роль играли люди, создающие у Путина ощущение тревоги, то есть Путину постоянно попадали на стол сообщения о том, что Ходорковский находится там-то и там-то в тот же самый момент, когда и другие оппозиционеры, встречается с ними, ведет переговоры. Вот они вместе прилетели в какой-то город, выступили на каком-то митинге. Потом выяснялось: да, действительно, и тот и другой были в одном и том же городе, но в совершенно разное время. Или сообщали, что Ходорковский на какой-то встрече сказал о Путине то-то и то-то, а здесь обозвал его так или сяк, — то есть постоянно создавался колоссальный негатив. И для Путина, как для всякого нормального человека, это было в высшей степени неприятно.

Не скажу, что ощущение тревоги принципиально повлияло на принятое Путиным решение, но, наверное, определенное воздействие все-таки было, хотя бы эмоциональное. И лично Путин, я думаю, до какого-то момента не испытывал к Ходорковскому особой антипатии, хотя и никакой симпатии тоже не было. Как человек вполне конкретный и ориентированный на бизнес, Путин сам хорошо понимал, как зарабатываются деньги, и особых тайн в приватизации для него не было. Но для него неприемлем сам факт перехода человека из одного качества в другое, сращивания финансового капитала и власти — с этим необходимо было бороться системно. Дело ЮКОСа оказалось настолько важным, потому что Ходорковский противопоставил Путину псевдогосударство, которым был ЮКОС. Ведь ЮКОС во многом моделировал мощнейшую тоталитарную секту — со своей экономикой, со своей службой безопасности (которую возглавлял Невзлин, «пачками» нанимавший на работу специалистов из бывшего КГБ), со своими средствами массовой информации, со своей системой образования. Сектантство подчеркивалось непонятной болезнью, охватившей всех руководителей ЮКОСа, и природа этой болезни восходит, конечно, к специфике его бизнеса. Об этой теме сейчас немодно говорить... Ну, а как же списки журналистов, состоящих на содержании ЮКОСа, — ведь это все тоже правда. Как и списки изданий, где стояли блоки на любую негативную публикацию о ЮКОСе.