Волчье море - Роберт Лоу

Вдобавок мы знали, что там будет Старкад. С его прибытием я совсем запутался, не в силах решить, что же делать. Нужно доставить яйца шелкопрядов и письмо Хониата в руки василевсу лично, ибо я не мог доверять никому. Но Великий Город далеко, а Старкад рядом.

Прочие, все еще уверенные, что в кожухе, припрятанном на «Сохатом», хранится жемчуг, искренне радовались, что Старкад так близко — в особенности Ботольв. Он хотел убить Старкада — ведь тот был причастен к его порабощению, а Финн мечтал выпустить Старкаду кишки и намотать их на палку, а потом вонзить ему в сердце рунный меч.

Эта греза согревала душу, однако Старкад состоял нынче при снежноголовом Бранде, и это был умный ход: всякое покушение на него грозило обернуться смертной казнью. В общем, близок локоток, да не укусишь.

Финн бранился, рычал и хмурился, и проклятий было хоть отбавляй, но ничего не складывалось, и я сам злился ничуть не меньше остальных. Рунный Змей здесь, и мы здесь, но меч столь же далек от нас, как и прежде.

— Спокойнее, парни, — советовал брат Иоанн. — Есть разные способы отобрать у человека его добро, и, как вам ведомо, я не новичок в таких делах — хоть и привержен благочестию. Господь укажет нам путь, не сомневайтесь.

Так что мы криво усмехались друг другу и выжидали.

В тот теплый вечер в становище Скарпхеддина собралось немало гостей. Его люди пекли лепешки и жарили истекавших жиром быков. Медовые яблоки, рыба с луком в козьем молоке, колы со змеиным жиром, свининой и чечевицей — добрая северная еда посреди знойного Серкланда, в духоте местной ночи, в чаду костров и свечей; пахло дымом, кровью, мочой и рвотой… Запах дома.

Подавали и конину, как распорядился Бранд. Впоследствии, когда правитель Бранда, Эйрик по прозвищу Сегерсалл — Победоносный, стал конунгом и окрестил свеев и геатов, Бранд тоже принял крещение, но в ту пору он и его дружина принадлежали Одину и Тору. А раз среди людей Скарпхеддина были христопоклонники, отказывавшиеся есть конину, мол, это еда язычников, Бранд своим ловким ходом без труда выяснил, кто каким богам служит.

Пива не наливали, потому что варить его было не из чего — мусульманские земли, их бог запрещал хмельные напитки. И из-за этого, как сказал Финн, эти мусульмане частенько получали пинки от греков-ромеев из Миклагарда.

Вместо пива гостей угощали набидом, который делали христианские монахи в Антиохии и продавали купцам-иудеям, а те уже продавали мусульманам. Набид гнали из изюма и смоквы, вымоченной в воде; по мусульманскому обычаю, замачивать плоды в воде можно только два дня. Конечно, арабы, любившие выпить, охотно раскупали и настойку на трех- и четырехдневных смоквах, — а как установили Финн с Радославом, лучше всего шла настойка шестидневной выдержки, если ее смешать с медом и вином, отчего она становилась на вкус почти медовой.

Скарпхеддин постарался угодить Бранду, но ему также пришлось позвать иудейских, арабских и греческих купцов, которые ссужали его деньгами, а еще командиров из войска стратегоса — но сам главный полководец был занят, собирая новых воинов в Тарсе.

— Значит, скоро они будут сражаться, — сказал Финн, когда мы укрылись под полотняным навесом, который сочился влагой.

— Чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше, — отозвался я, сожалея, что напялил на себя новый плащ, захотел похвастаться застежкой. — Если задержимся, мы растаем, как масло на сковородке, в этой проклятой Одином кузнице. Или окажемся в первом ряду римского войска.

Это настолько расходилось с нашими намерениями, что все засмеялись. Мой вам совет: не делайте так, когда боги вас слушают.

Пир выдался странным — люди притворялись, что пируют в северных чертогах, но все виделось каким-то искаженным, будто под водой.

Иудеи и мусульмане вежливо улыбались и старались удостовериться, что им не подсунули свинину, тыкая мясо ножами и входившими в обиход двузубыми вилками; северяне-христопоклонники осторожно нюхали мясо, чтобы убедиться, что это не конина; лишь служители древних богов были веселы и мели все подряд, некоторые из них спьяну попробовали освоить двузубые вилки и попрокалывали себе щеки и языки, из-за чего им оставалось только пить дальше.

Скарпхеддин, узкобедрый и туго перетянутый поясом, шагнул вперед, поднял руку и позвал своего скальда, прежде чем сесть на свое высокое место: видно, мнил себя слишком важным, чтобы даже говорить самому. Скальд, златоволосый, но с темными пятнами под мышками, отчетливо заметными на зеленой рубахе, громко объявил, что великий ярл приносит дар добрым богам Севера.

Иудеи, мусульмане и верные Христу озабоченно зашевелились, забеспокоились. Финн, изнывавший от духоты, пробормотал что-то насчет задницы Одина. Вдруг он весь подобрался.

— Старкад, — процедил он.

Подавшись вперед, как охотничья собака в стойке, Старкад с вызовом глядел на Финна. На поясе у него висел рунный меч — все пришли на пир с оружием, — и пальцы так и норовили коснуться рукояти, точно паучьи лапы. Его глаза, светло-голубые, как старый лед, отыскали меня и словно вцепились в мой взгляд, как если бы он пытался заставить меня вспыхнуть пламенем.

Вот они мы, каждый жаждет того, чем владеет другой, каждый скован страхом перед тем, что может начаться, если мы просто кинемся друг на друга. Мои ноги дрожали, пот струился по спине, и я вдруг подумал, насколько в безопасности кожух в укромном уголке на борту «Сохатого». Скальд Скарпхеддина между тем умолк. Дружный вздох облегчения грозил задуть сальные свечи.

Церемония еще не завершилась, и брат Иоанн хмыкнул, будто ему врезали под дых, и начертал оберег от дурного глаза.

Даже Скарпхеддин не посмел запереть собственную мать, и она выползла на свет, в своей накидке из кошачьих шкур, гремя бесчисленными побрякушками и амулетами. Послышался шум, словно вспорхнула спугнутая стая птиц, устрашенные христиане осеняли себя крестными знамениями, а люди Бранда творили знаки от сглаза.

Но не Торхалла меня поразила, точно молот Тора, пусть она была уродлива, как истинная дочь Хель. Нет, это была фостри Скарпхеддина, та, кого Торхалла наставляла в своем чародействе; она вышла следом за ведьмой, величаво и уверенно.

Платье цвета закатного неба, на груди стеклянные бусы. Черный колпак из овчины, обшитый белым мехом, покрывал светлые волосы. В руке деревянный посох с медным навершием, увенчанным черными вороньими перьями. Я услышал, как Сигват шумно втянул воздух.

Пояс из коры, с вставками древесины орешника, дерева Фрейи; на поясе большой кожаный кошель, где, как я знал, лежали обереги. На ногах башмаки из телячьей кожи, на руках перчатки — и ни пятнышка пота на платье. Даже сейчас, когда я убедился, что все мои надежды напрасны, мне подумалось, что Свала прекрасна.

— Она похитила твоего ворона, — сказал я Сигвату, и тот крякнул.

— Хуже того, — ответил он с болью в голосе и прижал ладонью мою руку, привлекая мое внимание. — Боюсь, она похитила твое сердце.

Толпа заревела, мой голос был едва слышен мне самому, но я был уверен, что расслышал верно, и меня скрутила боль — не судьба, видно, найти настоящую любовь, только чародейскую тень от нее.