Успешное покорение мира - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Двадцать две тысячи! — повторил он благоговейным шепотом.

У него было смутное и несколько легкомысленное представление о деньгах, но он заметил, что во время семейных ужинов извечные беседы о том, не отойдет ли железной дороге корпус на Третьей улице, сменились тревожными разговорами о «Западных предприятиях коммунального хозяйства». В половине седьмого позвонила мать и велела ему поужинать; он в нарастающей тревоге уселся за стол в одиночестве, не глядя на раскрытую «Миссисипскую компанию»[37], лежавшую рядом с тарелкой. Расстроенная и поникшая, мама вернулась в семь и, рухнув рядом с ним на стул, изложила детали их финансового положения: она, ее брат Эверетт и их отец потеряли больше восьмидесяти тысяч долларов. Она была в ужасе и, сидя за столом, затравленно озиралась по сторонам, как будто деньги тратились даже здесь и она хотела сейчас же сократить расходы.

— Больше не буду продавать акции, иначе у нас ничего не останется, — заявила она. — Нам придется существовать на три тысячи в год, ты это понимаешь, Бэзил? Не представляю, как смогу отправить тебя в Йель.

У него упало сердце: будущее, которое, как маяк, всегда уютно светило впереди, напоследок ярко вспыхнуло и погасло. Мать вздрогнула и решительно закивала:

— Придется тебе поступать в университет штата.

— Ну, вообще уже! — воскликнул Бэзил.

Как ни грустно ей было видеть его потрясенное, окаменевшее лицо, заговорила она довольно резко, как делают те, кто вынужден отказывать.

— Это ужасно неприятно, ведь папа мечтал, чтобы ты поехал учиться в Йель. Но все говорят, что вместе с одеждой и дорогой это встанет в две тысячи за каждый учебный год. Дедушка помог мне оплатить твою учебу в Сент-Реджисе, но он-то как раз всегда утверждал, что высшее образование лучше получать в государственном университете.

Как во сне, мать устремилась наверх с чашкой чая, а Бэзил остался в темной гостиной наедине со своими мыслями. В данный момент потеря денег означала для него лишь одно: он не поедет учиться в Йель. Сама эта фраза, даже в отрыве от смысла, потрясла его: он уже привык объявлять как бы между прочим: «Учиться поеду в Йель»: но постепенно до него дошло, что за ней скрывается крушение многих приятных, привычных надежд. Йель находился далеко-далеко, в Новой Англии, о которой Бэзил привычно думал с неизбывным ностальгическим чувством — с тех самых пор, как стал читать книги об Атлантическом побережье. В старых штатах, далеко от унылых железнодорожных вокзалов Чикаго и ночных пожаров Питтсбурга[38], происходило нечто такое, отчего сердце заходилось восторгом. Он уже проникся нескончаемой захватывающей суетой Нью-Йорка, напряжением дней и ночей огромного города, звенящих, как натянутые провода. Там ничего не приходилось додумывать, ибо это и была самая суть романтики: жизнь красочная и увлекательная, как в книжках и мечтах.

Но путь в эту сокровенную и яркую жизнь лежал через ворота Йеля. Уже одно это имя вызывало воспоминание о героической команде, которую ранним морозным ноябрьским вечером сплотила невыполнимая задача, и позднее, о группе безупречных, аристократического вида джентльменов в цилиндрах и с тросточками, стоявших в баре отеля «Манхэттен». И, неотделимое от триумфов и наград, трудностей и славных побед, видение неизменной, несравненной девушки.

Но ведь на учебу можно заработать? В следующий миг такая идея уже казалась ему вполне достижимой. Он начал стремительно расхаживать по комнате, декламируя почти вслух:

— Ну конечно, так и надо поступить.

Он поспешил наверх и, постучавшись к матери, объявил вдохновенным голосом пророка:

— Мама, я знаю, что делать! Я сам буду зарабатывать на учебу в Йеле.

Он присел к ней на кровать, и мама погрузилась в сомнения. У них в роду мужчины уже несколько поколений не отличались предприимчивостью, и такая идея показалась ей неожиданной.

— Сдается мне, ты не из тех, кто привык трудиться. Кроме того, подрабатывают обычно те мальчики, которые перед поступлением заслужили субсидию или грант, а у тебя учеба, как всегда, хромает.

Бэзил обиделся. К поступлению в Йель он подготовился на год раньше положенного возраста и счел материнский упрек незаслуженным.

— И чем же ты собираешься заняться? — спросила она.

— Могу устроиться в котельную, — не растерялся Бэзил. — Могу сгребать снег. По-моему, студенты этим в основном и подрабатывают… да, и еще репетиторством. Ты ведь сможешь дать мне ту сумму, в которую обошлась бы учеба в государственном университете?

— Надо подумать.

— Ладно, не беспокойся, — веско заявил он. — Если я заработаю себе на учебу, это как раз возместит твои убытки… почти.

— Может быть, ты для начала подыщешь работу на лето?

— Завтра же. Будем надеяться, я скоплю нужную сумму и от тебя вообще ничего не потребуется. Спокойной ночи, мама.

У себя в комнате Бэзил остановился перед зеркалом и с громогласной непреклонностью заявил тому, что сам заработает на учебу в Йеле, а потом достал из книжного шкафа полдюжины пыльных сочинений Горацио Элджера[39], к которым не притрагивался сто лет. Подобно тому как молодой человек послевоенной эпохи мог бы изучать «Краткий курс ведения бизнеса», изданный университетом Джорджа Вашингтона, он сел за стол и начал медленно листать «Только вверх».

Через два дня оскорблений от швейцаров, посыльных и телефонисток «Прессы», «Ивнинг ньюс», «Соушиалист газетт» и продажного таблоида под названием «Курьер» он убедился, что почти семнадцатилетний репортер никому не нужен и, познав на своей шкуре все унижения уготованные молодому гражданину свободной страны пытающемуся заработать на учебу в Йеле, Бэзил Дюк Ли слишком «заносчивый», чтобы обращаться за протекцией к родителям своих друзей, получил через Эдди Пармели, жившего напротив, место на железной дороге.

На другое утро, в полседьмого, захватив с собой обед и новенький комбинезон, который обошелся в четыре доллара, Бэзил смущенно вошел в депо. Он чувствовал себя новичком в незнакомой школе, разве что никто не проявлял к нему никакого интереса и не спрашивал, будет ли он выступать за спортивную команду. Он отметился на табельных часах, отчего ему сделалось не по себе, и, даже не получив напутствия бригадира, был отправлен таскать доски для ремонта вагонной крыши.