Бог, человек, животное, машина. Технология, метафора и поиск смысла - Меган О'Гиблин

мозга к повествованию. Она считает, что эти паттерны являются частью самой ткани реальности, что они относятся к универсальным архетипам, которые выражают себя в нашем индивидуальном сознании. Трансцендентные истины, говорила она мне много раз, не могут быть сформулированы интеллектуально, потому что высшая мысль ограничена рамками языка. Эти великие послания Вселенной передаются через нашу интуицию, а у нас, современных людей, разум стал настолько доминировать, что мы потеряли эту связь с инстинктом. Она утверждает, что получает многие из этих посланий через образы и сны. В некоторых случаях она предсказывала крупные глобальные события, просто прислушиваясь к каким-то неясным ощущениям - ноющему колену, пульсирующей старой ране, общему чувству тревоги.

Эта женщина - поэт, и я склонен отнестись к ее теориям с некоторой долей поэтической свободы. Мне кажется, что под всем этим нью-эйджевским жаргоном она говорит о силе бессознательного разума - области, которая, несомненно, достаточно неуловима, чтобы считаться мистической силой сама по себе. Чаще всего я ощущала его силу в своей писательской деятельности, где я узнала, что интуиция может решать проблемы эффективнее, чем логические умозаключения. Особенно это проявлялось, когда я писал художественную литературу. Я часто вставлял образ в рассказ чисто инстинктивно, не зная, зачем он там нужен, а потом этот образ оказывался идеальной метафорой для какого-нибудь конфликта, возникающего между персонажами - опять же, не запланированного намеренно, - как будто мое подсознание устанавливало связи на шаг или два раньше моего рационального ума. Но эти переживания всегда происходили в контексте языка, и я не мог понять, что значит воспринимать знания вне этого контекста. Я много раз говорила своей подруге, что верю в связь между языком и разумом, что не верю, что мышление возможно без этого. Но, как и многие другие системы веры, ее убеждения полностью самодостаточны и защищаются собственной логикой. Как-то раз, когда я высказал эту мысль, она улыбнулась и ответила: "Конечно, ты же Водолей".

Я сидел на полу в ее гостиной и просматривал альбом с художественными фотографиями, пока она заваривала для нас чай на деревянном подносе, стоявшем на диване. Ее квартира была похожа на логово алхимика: множество вьющихся растений, маленькие стеклянные бутылочки на подоконниках и маленькие дымящиеся трубы Пало Санто, запрятанные по углам.

Я сказал, что не питаю наивной веры в способность языка открывать истину; очевидно, что слова скрывают столько же, сколько и передают. Но мне трудно понять, как можно построить знание без него. "Вы должны знать это, как поэт", - сказал я.

"Поэзия - это образы", - сказала она, покачав головой. "Поэзия - это символ". В каком-то смысле, объяснила она, она больше похожа на миф или на сны, поскольку связана с трансцендентным миром.

Бор, вспомнил я, однажды сравнил физику с поэзией. "Когда речь идет об атомах, - сказал он Гейзенбергу, - язык можно использовать только как в поэзии. А поэт, как известно, не столько описывает факты, сколько создает образы". Не предполагал ли он также трансцендентную реальность, недоступную для языка и математики? Предельная реальность была для нас парадоксальной. Когда мы пытались говорить о ней, наша система языка ломалась, что свидетельствовало об ограниченности нашего лексикона человеческим разумом. Но Бор считал, что этот тупик абсолютен. Поэтические образы, которые мы создавали, были именно такими - образами нашего собственного творения, а не "соответствиями" или метонимами какого-то вечного порядка. Однако мой друг, похоже, верил, что какое-то более глубокое, врожденное знание связывает нас с этим миром, знание, лежащее на более фундаментальном уровне, чем язык, и, возможно, являющееся основой самого сознания.

Я повернулся к ее партнерше, которая сидела в противоположном конце комнаты и молча читала на телефоне, и спросил, что она думает обо всем этом. Она долго не могла ответить. Она занималась рекламой для технологического стартапа и очень тщательно подбирала слова. После долгой паузы она сказала, что ценит науку и склоняется к объяснению реальности, основанному на эмпирических данных. У нее никогда не было причин верить в существование метафизической реальности - бога, духов или загробной жизни, - но она также понимала, что такая позиция является привилегией западного рационализма. Вполне возможно, - она снова сделала паузу, тщательно подбирая слова, - что другие объяснения реальности, некоторые из которых были гораздо старше современного научного метода, могут указывать на то, чего наука еще не понимает.

Когда моя подруга провожала меня в тот день, она спросила, может ли она рассказать мне о сне, который ей приснился. Мы стояли прямо перед дверью ее дома. Со стороны озера надвигались грозовые тучи, омывая двор и прилегающие улицы желтоватым светом, который предшествует суровой погоде. Я сказал, что да, конечно, я хочу услышать о ее сне. Она назвала его сном, но оказалось, что это было скорее видение. Через год, сказала она, произойдет сейсмическое событие, которое изменит весь наш образ жизни. Оно начнется в декабре или январе и затронет весь мир, хотя Соединенные Штаты окажутся в числе наиболее пострадавших, и особенно сильно пострадает южная половина страны и прибрежные города. Она долго рассказывала об этом пророчестве, пока мы стояли под набирающим силу штормом. Ее описание видения было странным - одновременно ужасно конкретным и безумно расплывчатым, - и оно не очень хорошо реагировало на мои последующие вопросы. Она не могла сказать, будет ли эта катастрофа природной или рукотворной, но сказала лишь, что она заставит нас пересмотреть наши основополагающие представления об обществе и заставит историю повернуть в новое русло.

Вернувшись домой, я рассказала мужу о видении. Он согласился со мной, что в этом не было ничего загадочного или даже особо творческого. Организация Объединенных Наций только что опубликовала ужасающий доклад об изменении климата; перспектива глобального уничтожения была очень актуальна для всех нас в тот сезон. И все же я продолжал думать о ее пророчестве в ближайшие дни и недели. В гадании есть что-то решающее, его простота, его авторитет. Несмотря на свой скептицизм, я чувствовал, что должен доверять ей. Это импульс, который я узнала из своих религиозных лет, - обморок веры - хотя я задаюсь вопросом, не сделали ли наши информационные технологии такие заявления более привлекательными. Учитывая бремя осознанного гражданства в эпоху информационного перенасыщения - парализующую перспективу тотального знания, бесконечную задачу взвешивать мнения, проверять источники, гуглить авторитеты, - насколько свободнее отдаться чистоте безоговорочной веры.

 

-

Перевоплощение никогда не бывает простым возвращением. Как отмечает философ Чарльз Тейлор, современный человек, участвующий в мистических ритуалах, делает это не так,