Человечность - Михаил Павлович Маношкин

глаза — век бы смотрел.

— Фляжки давай, доктор! — побежал было, да остановился. — Я мигом!

И ей полегчало: этот быстроглазый рыжий парень будто камень в груди растопил.

Алешка поспешил вниз по склону.

— Куда? — в тени акации расположилось охранение — Семен Карпов с пулеметным расчетом.

— За водичкой!

Семен едва не прокараулил Алешкино возвращение.

— Хенде хох, батя! На-ка глотни. Овечьи следы видел, свежие. Баранинки бы, а? — и побежал дальше.

Девушка взяла флягу, даже не взглянув на Алешку. Обидно стало ему, хотя никогда не обижался на девчат. А тут злость взяла — чуть было не ушел. Но дождался, увидел светлые, с брызгами девичьи глаза, а на щеках ямочки. Алешке так хорошо стало, что лучше не бывает.

— Зовут как?..

— Аня Чистова. Ты заходи.

— Ладно. — не привык Алешка за словом в карман лезть, а тут язык будто потяжелел.

— Леша, показывай, где следы видел, — подошел Семен Карпов.

Алешка отстегнул свою флягу:

— Держи, доктор! Давай свои пустые!

Аня смотрела ему вслед. Вот ведь как бывает: еще вчера и не знала об Алешкином существовании, а сегодня уж и не понимает, как это не знала.

* * *

Овец нашли легко и уже почти окружили их, но выскочил подросток лет четырнадцати, свистнул, хлестнул кнутом барана и метнулся в сторону.

— Стой, дурень! Ты как сюда попал?

Мальчик широко открытыми глазами смотрел на красноармейцев с немецкими автоматами.

— Не бойся, сынок, — успокоил его Семен Карпов. — Сам знаешь, не от хорошей жизни ловили твоих овец.

— А они не мои!

— Зачем же разогнал?

— Отец послал…

— Отец? Где он?

В глазах у мальчишки мелькнуло и исчезло недоверие: усталый дядя смотрел спокойно и ласково.

— Там… Мы скот гнали, а немцы мост разбомбили.

— Зовут-то тебя как?

— Петька…

— Понимаешь, Петя, людей кормить нечем. Овцы-то все равно немцам достанутся.

— То-то и оно, — согласился Петька. — Ну ладно, гоните их туда.

Из-за куста на красноармейцев настороженно смотрела корова. Они подошли ближе — корова мотнула головой, качнулась и уже спокойно захватила пучок травы. Дальше паслось еще десятка три коров. Они придавали лощине совсем мирный вид.

Петькин отец, пожилой грузный казачина, встретил красноармейцев сдержанно. Спросил хриплым басом:

— Три хватит?

— Маловато. Еще бы четыре-пять…

Женщины приводили овец, он валил их на землю, коротко колол.

Семен Карпов поставил половину бойцов в охранение, остальные помогали у костров. Заправляли всем раскрасневшиеся, истосковавшиеся по работе женщины. Петька вспотел, подтаскивая хворост. Его отец сидел сбоку с трубкою в зубах, неторопливый, недоступный треволнениям окружающего мира.

— На ту сторону?

— Туда.

— Скажи, где наша-то сила? У них всего полно, а ты вот здесь как бродяга…

— Вам отсюда уходить надо, Алексей Никитич.

— Сами знаем, не учи.

Нагруженные жареным мясом и свежевыпеченными ржаными лепешками, красноармейцы простились с хуторянами. У поворота лощины Карпов оглянулся: Алексей Никитич, ссутулившись, сидел на прежнем месте, рядом с ним стояли притихшие женщины и девочка.

8

ПРОРЫВ

Над лесом пронеслись два «мессершмитта». Немецкие самолеты целый день висели в небе. Они пролетали стороной, и степь вдали содрогалась от бомбовых ударов. Самолеты возвращались назад, а на смену им летели другие, такие же безучастные к людям на лесистой высоте. Теперь «мессеры», еще недавно равнодушные к зарослям, кружили над ними, прошивали их пулеметными очередями. В ротах появились раненые и убитые. Сомнений не оставалось: отряд был обнаружен.

Цыган положил ствол противотанкового ружья на сук дерева, щелкнул затвором. «Мессершмитты» делали очередной заход — Цыган качнулся от выстрела. Еще выстрелил. Второй самолет отвернул в сторону, мгновенье шел по прямой, испустив шлейф дыма, потом клюнул фюзеляжем, обмяк и взорвался, не долетев до земли. Шурша падали металлические обломки.

Цыган поднял кулак, потряс им и выругался, тяжело и замысловато.

От лейтенанта Фролова прибежал разведчик:

— Идут, товарищ полковой комиссар!

До слуха донеслось пощелкивание: немцы начали прочесывать лес. Вскоре захрустели сучья под ногами бегущих людей.

— Стой!

Десятка два вооруженных красноармейцев с удивлением остановились перед Храповым: они не надеялись встретить здесь полкового комиссара и столько бойцов и командиров.

— Прочесывают… — нерешительно сказал передний.

Через минуту отчаявшийся сержант был зачислен в одну из рот на правах командира взвода.

— Командиры рот — ко мне! — этот властный приказ окончательно скрепил еще недавно разрозненные группы в одно целое. — Навести строжайший порядок в подразделениях! Прорываемся с боем. Впереди пойдут автоматчики старшины Вышегора!

Все чаще лопались разрывные пули. Командиры повели людей навстречу немцам.

В размоине, образованной весенними водами, Вышегор задержал взводы, объяснил задачу: атаковать с близкого расстояния, разорвать цепь, отжать внутренние фланги, чтобы отряд ушел в прорыв.

— Товарищ старшина, там… Босых, — удивленно проговорил Шуриков. — Наши!.. — он выбрался из размоины и, не обращая внимания на окрик Вышегора, побежал в сторону. — Товарищ старший лейтенант! Сюда-а!..

Вышегор тоже увидел Босых, живого и невредимого! Босых настороженно перебегал от дерева к дереву, от куста к кусту. За ним следовала могучая фигура красноармейца Горюнова. С этим гигантом во втором батальоне мог сравниться один Саша Лагин. Немецкий пулемет в руках у Горюнова выглядел легкой игрушкой. За Горюновым тянулась цепочка бойцов. Услышав голос Шурикова, они исчезли из вида, будто растворились в зелени. Потом Босых уже вместе с Шуриковым появился совсем близко, а за ним к размоине спешили сотни две бывших десантников да еще красноармейцы из других частей! Шуриков волчком вертелся среди вновь обретенных товарищей, которых считал погибшими.

— Федорыч, старина! — Босых и Вышегор трясли друг другу руки. — Здорово, политрук!

— Здравствуйте, товарищ старшина!

— Никиткин?!

— Он самый!

Подтянулись пулеметчики, и Лагин, Седой, Ляликов и Малинин на мгновенье забыли о войне, встретившись с товарищами.

— Седой, привет! — улыбался Слепцов.

— Жив, пульрота!

— Писецкий здесь? — перед Сашей стоял Юра Парамонов.

— Нет. О Крылове что-нибудь знаешь?

— Ничего.

— Здорово, паршивец! — на Ляликова бесенком налетел Переводов.

Но возбуждение быстро улеглось. Старший лейтенант Босых вслушался в близкий винтовочно-автоматный треск:

— Комиссар жив? А начальник штаба?

С его лица стерлись последние следы радостного возбуждения. Он оглядел свои новые роты и остался доволен ими.

— Приготовиться!

Расположение гитлеровской цепи угадывалось по голосам, высоким и гортанным. Волна бойцов покатилась им навстречу.

Разорвав цепь, автоматчики Вышегора принялись расширять коридор. Стрельба ожесточилась, но отряд уже втянулся в прорыв. Позиции теперь были словно вывернуты наизнанку: гитлеровцы давили оттуда, где только что находился отряд полкового комиссара. Казалось, стреляли отовсюду, и потребовался весь опыт Босых, Вышегора и Фролова, чтобы сохранить ориентировку.

— Приготовиться к броску! — предупредил Босых.

Красноармейцы на бегу вытягивались в колонну. Вечерело. Теперь многое зависело от того, кто лучше воспользуется темнотой — преследуемые или преследователи.