Это убийство? - Джеймс Хилтон

— Здесь неплохо, — заметил он удовлетворенно. — Надо будет мне зайти сюда еще раз.

Гатри кивнул:

— Да, здесь вкусно кормят и не беспокоят глупыми церемониями. Можете сами вешать плащ и шляпу, и нет банды гардеробщиков, норовящих урвать чаевые. Я вас сюда не первого привожу, здешние стены хранят невероятные секреты.

— Вы хотите и со мной чем-то поделиться?

Гатри улыбнулся:

— Пока не уверен… Кстати, вы заняты сегодня во второй половине дня?

Ривелл качнул головой:

— У меня нет ничего такого, чем я не смог бы пренебречь.

У него и вправду не было никаких приглашений или дел, а кроме того, сейчас ему было просто лень беспокоиться о делах, даже если бы они у него и были.

— Отлично. Я тоже свободен, так получилось. Вот я и подумал: едва ли мы встретимся в обозримом будущем, а вам, может быть, интересно узнать кое-что о «нашем» деле.

— Я весь внимание.

— Вы умный человек, Ривелл, у вас прекрасные мозги. Но я не уверен, что вы не станете распространять всякие слухи и собственные догадки в том случае, если не узнаете правду обо всем случившемся… — Гатри засмеялся. — Ладно, шутки в сторону. Итак, у вас были свои хитроумные версии по оукингтонскому делу, но результат оказался неподвластен здравому рассудку. Хотя после моего рассказа у вас, Ривелл, будет возражение: мол, иные мои версии были ничуть не менее правдоподобны, чем реальные события.

Гатри попыхтел трубкой и продолжил:

— Да. За исключением того, что я сразу вычислил преступника, я ошибался во многих деталях. Конечно, главное было схватить его — то есть ее, — но я долго чувствовал себя школьником, который дал правильный ответ, но шел к нему не тем путем. Если вы хотите услышать всю историю целиком, подождите минут пять: мне надо сделать один телефонный звонок.

Вскоре Гатри вернулся и продолжил рассказ:

— Да, я настолько же был не прав, насколько прав. Я ошибался, к примеру, по поводу смерти первого мальчика. И я ошибался по поводу смерти Ламберна. Конечно, когда я говорю, что был прав в одном и не прав в другом, я сверяю свои оценки и действия прежде всего с показаниями этой женщины. Если вы спросите, почему ее показания следует считать достоверными, мне нечего на это ответить. Она умеет выдавать за правду самую чистейшую ложь. Никогда еще не встречал таких мастериц. Но мы взяли ее с поличным, и не думаю, что она станет и дальше водить нас за нос.

— Она сама решилась на полное признание? — спросил Ривелл дрогнувшим голосом.

— Да. Я предложил ей взять адвоката, но она заговорила сама. Похоже, даже бахвалилась перед нами своей изощренной хитростью. Такое поведение не редкость среди преступников высокого полета.

— Как она восприняла арест?

— О, вполне нормально. После первого приступа истеричной откровенности она замкнулась в себе, но мы записали все, что она наговорила, напечатали и оформили как протокол показаний. Дали ей подписать. Представьте себе, она спокойно прочитала и подписала, словно чек в оплату за шляпку.

Гатри прокашлялся и продолжал:

— Давайте остановимся на других персонажах. Например, на Роузвере. Признаюсь, сначала я подозревал его. Не по какой-либо причине, а просто интуитивно. Сложный тип. Человек того сорта, что может пойти на преступление, если захочет. Хитер как старый лис, но не без обаяния.

— Мне он нравился, — заметил Ривелл.

— Мне тоже. Он умел производить впечатление. Полная противоположность Эллингтону. Помните, как мы были взбудоражены, когда выяснилось, что Эллингтон и Роузвер — старые приятели? Вы, помнится, выдвинули предположение о том, что Эллингтон шантажирует Роузвера, зная что-то из жизни последнего. Никаких доказательств не было, просто вам не нравился Эллингтон. В этом-то и беда: Эллингтона никто не любил, все готовы были приписать ему самое худшее. А ведь он был истинным другом Роузвера и следовал за ним как верный пес, из чувства благодарности.

— Но почему она вышла за него замуж?

— Точнее, почему Эллингтон на ней женился? Влюбился и спас ее от какого-то скандала в госпитале, когда она там работала медсестрой. А потом она не раз изменяла и Эллингтону. Видимо, все это заставило его переехать в Англию и просить места у Роузвера. Роузвер дал ему работу в школе и этим еще больше привязал к себе Эллингтона. Миссис Эллингтон там тоже нашла свое место — влюбилась в директора.

— Серьезно?

— Если ей верить — это единственная настоящая любовь в ее жизни. Роузвер, думаю, тоже увлекся этой милашкой. Ненадолго, конечно, на какое-то время. Он считал ее бедной девочкой из колоний, которая вышла замуж за чуждого ей человека. Эллингтон ничего не рассказывал Роузверу о ее прошлом, в этом смысле он вел себя благородно. Так что их дружба продолжалась, и тут вдруг Роберт Маршалл погибает от случайного падения газового вентиля в спальне…

— Случайного?

— Да, она так сказала, да и я сам всегда был склонен так считать. Версия об убийстве никак не подтверждалась фактами. Я вытянул из мальчишек признание о том, что они играли в спальне во всякие дикие игры, раскачивались на трубах, висли на вентилях. Конечно, когда Маршалл погиб, все они набрали в рот воды. Но сейчас мы переходим к Ламберну… — Гатри чуть наклонился вперед, ближе к Ривеллу. — Весь вопрос в том, не он ли уронил первую искру в пороховую бочку… Как бы то ни было, именно Ламберн в беседе с миссис Эллингтон вскоре после первой трагедии заметил невзначай, что подобный изощренный метод убийства говорит об остром уме преступника. Он прочел ей целую лекцию о преступлении как виде высокого искусства. И встретил в ее лице благодарную ученицу. Ей нужны были три вещи: избавиться от мужа, заполучить деньги и выйти замуж за Роузвера. Она была уверена, что, если ей удастся решить первые две задачи, третья решится сама собой. И она разработала такой дьявольский план, по сравнению с которым меркнут все придуманные писателями детективы… Ламберн заронил в ее голову идею преступления, но подготовила убийство она сама. Она решила убить второго брата Маршалла таким образом, чтобы подозрения неминуемо пали на ее супруга. Но перед этим она провернула еще одно дельце. Примерно через неделю после первого случая она пошла к Роузверу и разыграла перед ним истерику. На вопросы Роузвера она сквозь слезы стала путано рассказывать о возможной причастности своего мужа к смерти Роберта Маршалла. Она понимала, что этим россказням сейчас никто не поверит, зато потом, когда будет убит второй брат, для Роузвера ее истерический лепет покажется исполненным смысла и он обратит внимание на Эллингтона.

Гатри пригубил из бокала и продолжал:

— И вскоре обнаруживается первое слабое место этой леди: она, оказывается, склонна впадать в панику. Роузвер был так взволнован ее истерикой, что послал за одним молодым человеком по имени Колин Ривелл, дабы тот попытался неофициально разобраться в первой истории. Объясняя вам причину своей просьбы, он был вполне откровенен. Но миссис Эллингтон немало всполошилась, когда Ламберн ей поведал, что в школе появился человек, который интересуется произошедшим. Она бросилась к Роузверу и покаялась, дескать, какая она нехорошая и глупая женщина, что могла заподозрить мужа в преступлении. И что она берет свои слова обратно. Роузвер ей снова поверил и постарался побыстрее выпроводить молодого сыщика-любителя. Странно, почему ее так взволновало ваше присутствие? Чего ей было бояться? Ничего. И тем не менее ваш приезд здорово ее расстроил и напугал. Думаю, вам надо гордиться собой.