Еще один знак Зодиака - Антон Леонтьев

Выбежав из ресторана, я наткнулась на Дэвида — он сидел в кресле, читая газету.

— Дорогой, разве ты не говорил, что голоден, как лев? — спросила я, подходя к Дэвиду. Мой муж поднял на меня взгляд, и я ужаснулась выражению его лица.

— Обвал акций на Нью-Йоркской бирже, — прошептал Дэвид. — Он произошел вчера, но я узнал только сегодня из газет.

— Однако ты ведь и зарабатываешь деньги на том, что акции падают, а затем возрастают в цене, — попыталась я успокоить Дэвида. Но он меня не слушал. Бросил меня в фойе, а сам устремился к телефону. Однако дозвониться в свой банк не смог — все линии были заняты. Я уверяла его, что повода для волнения нет, и тут на имя Дэвида пришла телеграмма: один из управляющих банка сообщал, что требуется его немедленное присутствие в Нью-Йорке.

Дэвид перестал внимать моим доводам. Он приказал мне остаться в Колорадо, сам же разыскал пилота, согласившегося доставить его на своем самолете на Восточное побережье. Представляя себе картинки неминуемой катастрофы, я настояла на том, чтобы лететь вместе с ним. Приключись катастрофа, мы погибнем вместе, а я ведь знала, что Дэвиду суждено умереть одному.

Перелет с двумя остановками прошел без проблем.

Когда мы прибыли в Нью-Йорк, там царила подлинная вакханалия — все было намного хуже, чем представлял себе Дэвид. То, что в дальнейшем положило начало Великой депрессии и мировому экономическому кризису, началось именно тогда, в конце октября 1929 года. Банки, акционерные общества, фирмы и концерны лопались, словно мыльные пузыри, выпущенные из трубочки шаловливым малышом, а акции, чей курс падал и падал, превращались в никому не нужные бумажки. В течение считанных часов разорились миллионы, причем в числе жертв оказались как обыкновенные граждане, так и воротилы финансового мира.

И мой Дэвид. Его банк обанкротился, а финансовая империя рухнула. Дэвид не появлялся дома, проводя все время в своем бюро, напоминавшем крепость, — его осаждали сотни разъяренных клиентов, требовавших немедленной выплаты своих вкладов. Поздно вечером тридцать первого октября, в самый ужасный Хеллоуин, который знала Америка, Дэвид вернулся наконец в особняк. Он вошел в спальню, не раздеваясь — в пальто и ботинках — улегся на кровать, чего никогда бы ранее себе не позволил.

— Мы окончательно разорены, — сказал он, смотря в потолок.

— Но ведь у тебя были вклады в других банках… — начала я.

— Мы разорены полностью, — покачал головой Дэвид. — У нас остались только этот особняк и твои драгоценности. Но их быстро не продашь, да и цены сейчас резко упали, потому что всем нужна исключительно наличность, и очень многие избавляются от недвижимости и предметов роскоши. Даже при самом хорошем раскладе продажа особняка и бриллиантов принесет всего лишь десятую часть того, что я должен выплатить.

Я попыталась уверить Дэвида, что деньги — не главное в жизни. Если мы лишимся особняка на Пятой авеню, то я переживу эту трагедию. Но мой муж воскликнул:

— Ирина, как же ты не понимаешь! С меня требуют выплату миллионных кредитов другие банки, а вкладчики хотят получить свои деньги немедленно. Все то, что раньше звалось акциями, сейчас не более чем разноцветные бумажки. Я не знаю, как нам дальше жить!

На мои утешения Дэвид не реагировал. А после телефонного разговора, во время которого муж ронял только «да» и «нет», он, ничего не сказав, исчез. Я прождала его всю ночь, но Дэвид не появлялся. Несколько раз я звонила к нему в контору, но никто не брал трубку.

Ранним утром я отправилась на Уолл-стрит, в здание банка Дэвида. Я видела огромные толпы испуганных и плачущих людей. Они хотели одного — получить свои вклады как можно быстрее. Банк был закрыт, но мне удалось уговорить охранника открыть дверь. Он пояснил, что мистер Стивенс находится со вчерашнего вечера у себя в кабинете.

По дороге туда я подумала, что настал новый день — первое ноября. Отгоняя дурные мысли, постучала в кабинет мужа, но ответа не последовало. Я позвала Дэвида — он молчал. Тогда я толкнула дверь — и прошла в приемную, по полу которой были разбросаны документы и акции. Раньше бы Дэвид ни за что не потерпел подобного хаоса, но за считанные дни все разительно переменилось.

— Дэвид, родной мой, я принесла тебе сэндвичи! — воскликнула я, подходя к массивной двери, за которой располагался кабинет моего мужа.

Она была заперта. На мои крики Дэвид не реагировал, и мне пришлось позвать на помощь охранника. Я была как в трансе, перед глазами стояла одна и та же сцена — мы высаживаем дверь спальни Мэрион…

Я уже знала, что меня ожидает. Ведь наступило первое ноября 1929 года… Сотни людей, как финансистов, банкиров и брокеров, так и обыкновенных вкладчиков, после краха на бирже покончили с собой — многие выпрыгивали из окон небоскребов, другие стрелялись или вешались.

Дверь затрещала и слетела с петель, я прошла в кабинет моего мужа. На полу валялись разрозненные листы, окно было раскрыто, по кабинету гулял холодный осенний ветер.

Дэвид сидел за большим столом. Казалось, он спал, уронив голову на грудь. Однако я заметила пистолет, выпавший из руки, и небольшую лужицу загустевшей крови. Охранник, перекрестившись, вылетел прочь — видимо, решив, что настало время вызвать полицию.

Я медленно подошла к креслу, в котором сидел мой муж. Он был мертв, и уже давно: наверное, покончил с собой прошедшей ночью. На столе я обнаружила длинное письмо, адресованное мне. В нем Дэвид просил у меня прощения за то, что оказался плохим супругом, и заявлял, что иного выхода у него нет: иначе ему грозят долгие годы тюрьмы.

О, если бы только он принял иное решение! Вместе бы мы прошли через все испытания! И пускай бы мы потеряли бы все деньги, и прежние друзья отвернулись бы от нас, и Дэвиду пришлось бы отправиться в тюрьму. Я бы ждала его, как Пенелопа ждала своего Одиссея, и рано или поздно он снова был бы со мной, и мы смогли бы снова стать счастливыми…

Но Дэвид рассудил иначе. Я спрятала предсмертное письмо от полиции, потому что оно предназначалось только для моих глаз. Приехавшие служители закона (в те недели в Нью-Йорке прокатилась волна самоубийств и убийств) сразу же вынесли вердикт — суицид. Мне принесли сухие формальные соболезнования, тело забрали судебные медики. Так я лишилась своего любимого Дэвида. Но я слепо верила, что когда-нибудь снова обрету его…

Пророчество сбылось полностью: Дэвида погребли на одном из отдаленных кладбищ, и денег у меня хватило только на скромную плиту из серого камня, на которой были выбиты даты его рождения и смерти. В особняк наведались кредиторы, сопровождаемые сворой адвокатов и судебных приставов. Все, что раньше принадлежало моему мужу, было конфисковано и пошло на погашение долгов. Даже обручальное кольцо мне пришлось снять и отдать алчным стервятникам — никто из них не жалел Дэвида, и я слышала, как они открыто насмехались над ним, называя неудачником и трусом.

В конце ноября я последний раз принесла цветы на могилу своего любимого — и поняла, что это deja-vu: подобное я уже когда-то видела. Так и есть, мой дар не подвел. Вот именно такую сцену я видела совсем недавно, когда все было по-иному. И, главное, когда был жив Дэвид.