Год вольфрама - Рауль Герра Гарридо

сейчас? Не те времена, чтобы столярничать, ты бы видел, приятель, какую мебель я делал, первый класс.

— Могу себе представить, а где все-таки груз?

— Идите сюда, в дом. Если бы эта дверь могла говорить, вы бы много чего услышали, через нее такие богатства проходили!

— Это что, он?

— Так точно.

— Послушайте, но ведь это же не вольфрам!

Очки дело обманчивое, никогда нельзя судить по внешнему виду.

— Настоящий шеелит, причем первого сорта, посмотрите сами.

Он нагнулся и провел острым краем камня по полу, шоколадного цвета полоска свидетельствовала о качестве.

— Ну хорошо, пусть его укладывают на дно кузова.

Пока совершалась погрузка, он начал уговаривать нас пропустить по стаканчику, кувшин с вином словно ожидал нас, столяру, видно по всему, очень хотелось отвести душу, был он вдовцом, детей не имел, жил одиноко и чувствовал себя тоскливо в огромном пустом доме.

— Раньше этот особняк принадлежал сестрам Корралес. Не слыхали про таких? Старые девы, самые богатые в округе, их хозяйство славилось овцами и крупным рогатым скотом, денежки им от этого хорошие шли, но самое главное богатство старушек Корралес, как поговаривали люди, были сокровища, принадлежавшие когда-то ордену тамплиеров, представляете? и спрятаны они были в подвале этого дома, ну а поскольку жили три сестрицы в полном уединении, случилось то, что и должно было случиться, — однажды их нашли мертвыми, кто-то забрался в дом, все вверх дном перевернули, но сокровищ так и не нашли.

— Стало быть, и конец легенде.

Если бы в один прекрасный день были найдены все сокровища, припрятанные в Бьерсо, то мы, его обитатели, могли бы жить припеваючи, ничего не делая, до конца дней своих, вот и бабка дона Анхеля, что жила в Фольгосо, тоже вроде бы хранила в своем доме какие-то сокровища, никто их, конечно, в глаза не видел, но когда дом загорелся от непогашенной плиты, с чердака потекло жидкое золото, словом, если у кого нет клада, так только потому, что он сам не хочет его иметь.

— Сокровищ так и не обнаружили, но вскоре многие семьи в Лос-Барриосе, которые раньше были бедны как церковные мыши, вдруг стали покупать имения, разъезжать в экипажах и щеголять в шикарной одежде. У дома сестер Корралес то тут, то там можно было увидеть фонарики искателей клада, проворно сновавших туда и сюда, ясно, что ничегошеньки-то им не перепадет от сокровищ тамплиеров, некоторые, менее разборчивые, тащили что попало из соседского сада, даже на ярмарке в день Святого Эстебана не бывает так людно, как здесь сейчас.

— Сюда жандармы не заглядывают?

— Не беспокойтесь, у меня с ними уговор есть.

— Нам пора двигаться.

— Я-то думаю, что сокровища их экономка уперла, сеньориты Марисоль, Марилус и Мариальба были ужасными лакомками, она им сварила варенье из кизила, что растет в Вальдуэсе, а от этих ягод и у лошади брюхо может лопнуть, сама-то экономка смотала удочки, говорят, кто-то видел ее в Луго, будто бы она себе квартиру отгрохала и завела шикарный галантерейный магазин, с каких таких шишей? ясное дело, с сокровищ ихних!

Мы не дослушали рассказа до конца, мужик он в общем-то был симпатичный, но меня все же грызли сомнения насчет шеелита, который он нам отгрузил, возможно, качество у него отличное и мы не попадем впросак, ведь иногда внешний вид обманчив, ввели же меня в заблуждение очки хозяина! я не знал этот минерал так хорошо, как вольфрам, в скальной породе вольфрамовокислый кальций не встречался. Наш путь шел наверх, на Кабреро, к руднику «Хосе», принадлежавшему дону Тринитарно Гонсалесу.

— То, что у них там наверху имеется, они наверняка оттяпали у немцев из Касайо.

Сделав такое предположение, Рене доказал тем самым, что великолепно знает местность, по которой катятся колеса его машины.

— Для Англичанина дельце выгодное вдвойне, тебе не кажется? Ты что, германофил?

— Никакой я не германофил, не теофил и ничего такого. Просто немцы мне по душе, они все делают основательно, в прошлом году я два раза ездил в Германию по делам, у этих типов такие отличные шоссейные дороги, называются Autobahn, мне даже странно, что немцы могут позволить обвести себя вокруг пальца.

— Ну, я думаю, не такие уж они дураки, чтобы дать себя обмануть.

Из-за густых каштанов вылетела огромная сова, прелесть ночей, освещенных полной луной, отчасти и в том, что она разгоняет призраки, и вместо них появляются подлинные звери и птицы, а может, это какой-нибудь великий герцог обернулся совой, нет, пожалуй, все-таки передо мной настоящий живой филин, не завидую я заблудшей овечке или бодрствующему кролику, никогда раньше мне не приходилось видеть такого гигантского филина, но сегодня ночью для меня впервые приоткрылись многие таинства, ночной грабитель решил потягаться с орлом, тоже вполне реальным хищником, которому он уступит свое место, как только рассветет, а что касается нас, то мы были великими герцогами вольфрама.

— Ну и совища здоровенная!

Я позавидовал ее крыльям, ее способности преодолевать огромные расстояния, — только бы вернуться в родное гнездо! — ее недосягаемой для меня свободе, у меня не было своего гнезда, но я сделаю все, чтобы оно появилось. Мы, наконец, подъехали к руднику дона Тринитарно.

— Послушай, что здесь делает этот парень? Это не Акилес ли из Саламанки?

— Точно, как пятью два десять.

— Не думаю, давай не отвлекайся.

Погрузка прошла быстро и четко, как в Тораль-де-лос-Вадосе, но поскольку рудная жила здесь содержала олово, я должен был тщательно проверить образцы породы.

— Надеюсь, вы нам сюда ничего не подсунули?

— А ты сам посмотри.

Я взял наугад несколько кусков минерала, но не обнаружил в них ни следа кассерита, то был вольфрам высшей марки.

— Порядок.

Мы двинулись обратно, спускались вниз довольные, по крайней мере, у меня настроение было отличное, машину подкидывало на колдобинах, дорога оставляла желать лучшего, я словно парил в невесомости, луна меня околдовала своим радостным свечением, казалось, что-то неведомое расцветает в моей душе, я превращаюсь в другого человека, становлюсь личностью, теперь уже не имеет значения, что я без роду и племени, я обрел себя, теперь у меня будут деньги, и мне хочется, наконец, узнать, кто были мои родители, меня уже ничем не удивишь, даже не знаю, хочу ли я познакомиться с ними, чтобы плюнуть им в лицо или простить их, говорили, будто моя мать какая-то знатная дама, по крайней мере, об этом можно было судить по кружевным пеленкам, в которые меня завернули, по мне, так лучше, чтобы она была какой-нибудь бедной, всеми брошенной женщиной, у которой имелись веские причины отказаться