Год вольфрама - Рауль Герра Гарридо

обязывала, кажется, я начинаю привыкать к ликерам, Англичанин вел себя как истинный испанец, он никогда не упускал случая продемонстрировать свое умение адаптироваться к среде, Биас-и-Каденас[22], пожалуйста, все правильно. Рюмки стояли на столе, и я приготовился к первому выпаду экзаменатора, стараясь не думать, зачем все это нужно.

— Машину водишь?

— Умею даже устранять мелкие неполадки.

— Сколько тянет литр дробленого вольфрама?

— Три, три с половиной, в зависимости от содержания металла.

— Ну а если тебе попытаются продать кота за бобра и подсунут, например, олово?

— Шутите?

Вопросы были довольно банальными, но вдруг я почувствовал, вернее, заметил, что он задумался, сейчас начнется, стрельба холостыми закончилась.

— Мерзкая у нас работа: запугивать конкурентов, подкупать предателей, обманывать друзей, грязное дело, как ты поступишь, если ради успеха придется ублажать какого-нибудь гомика из муниципалитета?

Мне хотелось врезать ему по морде, но я вовремя сдержался, при чем тут мужское достоинство, я должен переиграть его и все.

— Ну что ж, раз это в интересах дела, то придется.

— Ну а если какой-нибудь активный извращенец сам начнет приставать к тебе?

Вряд ли во мне можно было заподозрить пассивного педераста, но я и бровью не повел, пусть позабавится.

— Что вы так волнуетесь? Беременность мне не угрожает.

— Вот это правильно. Запомни, фирма рекламаций не принимает, книги жалоб у нас нет. Писать умеешь?

— Даже знаю четыре правила арифметики.

Кажется, он удовлетворен результатами экзамена, слава богу, мое терпение подходило к концу, но нет, эта сволочь свое дело знает туго, он хорошо подготовился и неожиданно нанес удар ниже пояса, по самому больному месту.

— Кстати, как зовут твоего отца?

Я посмотрел ему прямо в глаза, все, хватит, сейчас ты у меня подавишься.

— Кто из присутствующих может точно сказать, как зовут его отца?

Подул ледяной ветер, молчание давило как айсберг, жгло лицо, выедало глаза, если бы Англичанин не вмешался, мы бы окаменели как сибирские мамонты.

— Ну, как он тебе?

— Отчаянный парень, ничего не скажешь, кидается на людей, как необученный тореро на быка, но пусть он зарубит у себя на носу, есть вещи, которые я не прощаю.

— Годится?

— Вполне, нервы у него в порядке, — он резко встал, — извините, меня ждут партнеры.

Испытывая некоторое разочарование, я стал возвращаться к окружавшему меня миру людей и вещей, немец в бабушкиных очках не сводил с нас глаз, его бутылка стояла нетронутой, конечно, хорошо, что удалось без особого труда завоевать доверие сеньора Ариаса, мое разочарование объяснялось отсутствием конкретных указаний, я по-прежнему не знал, что должен делать.

— Мне хотелось бы иметь более четкое представление о работе.

— Не суетись, действовать придется по обстановке. Испания не та страна, в которой можно действовать по плану.

— А сеньор Монсен?

— Теперь он тебя знает. Если бы ты скрывался и ему пришлось разыскивать тебя, он бы насторожился, а теперь ты один из многих. Так лучше, не правда ли?

Не знаю почему, но в тот момент мне показалось, что встреча была организована специально, чтобы показать меня немцу.

— Опасность с правого борта.

К нам приближалась Фараонша, обычное внимание к клиентам, никогда не видел более уверенного в себе человека, прекрасно знала свою власть над мужчинами и умело пользовалась ею, для каждого случая у нее была выработана специальная тактика, в двух шагах от нас она запела фальцетом:

Он приплыл на чужом корабле.

Известная исполнительница любовных романсов Кончита Пикер ей в подметки не годилась по умению вертеть бедрами и выделывать разные штучки, она могла бы стать звездой, голубая мечта всей ее жизни, если бы встретила хорошего импресарио.

Белокурый британский красавец.

Куплет был посвящен Англичанину, но он не удостоил ее внимания и повернулся ко мне.

— Завтра начнешь работать.

Я не успел ничего спросить, Фараонша положила руку мне на колено, главное — крепкие нервы, считает дон Ариас, я собрал в кулак всю силу воли, на этот раз я ей не поддамся, в голову лезли всякие глупости, вспомнилась настенная живопись в сортире «Доллара», не такая откровенно похабная, как на постоялом дворе у Элоя, например, конкретные советы на основе норм гигиены и санитарии: «подойди ближе к унитазу, ты себя переоцениваешь», «продукция фирмы «Бленокол» надежная защита для мужчины», господи, о чем я думаю.

— Если ты и дальше будешь водить компанию с такими людьми, придется провести с тобой ночь, ты об этом не пожалеешь.

— Охотно верю, но я предпочитаю любовь, за которую не платят деньги.

— Надо же, все еще влюблен.

Она раздела меня взглядом, проникла в самые сокровенные уголки моего сердца, все-то она знает и даже то, что я все-таки возбудился, главное, не покраснеть, только этого не хватало.

— Не трогай его, оставь мальчика в покое.

Его слова прозвучали как пощечина, не смей называть меня мальчиком, а то в морду получишь, я не знаю, во что ты меня втягиваешь, не знаю, что я должен делать и что делаю в этот момент тут, в «Долларе», зато я знаю, чего хочу, и готов заплатить за это любую цену, не смей лезть ко мне, я уже не мальчик.

— Кого же мне трогать, сеньор Уайт? Вы красивый мужчина, высокий, светловолосый, мечта женщины, но холодный как лед.

— Здесь есть и другие мужчины.

Англичанин и Гельмут Монсен скрестили взгляды, психологическая война, потомку римлян этого не понять.

— Не думаю.

Я был согласен с этой женщиной родом из деревни Ферроль-дель-Каудильо, нужно обладать большим хладнокровием и выдержкой, чтобы не испугаться мчавшегося навстречу поезда и, взглянув прямо в маленькие фары-очки, поднять столь смелый тост:

— Пусть победит достойный.

16

Завывание волка и мерное постукивание града были для нее столь привычными звуками, что не беспокоили и не прерывали сна, так же как шорох пробегавших время от времени мышей. Но нынче ночью дом дрожал от яростного грохота, словно кто-то вгрызался в его стены отбойным молотком. Еще полусонная, она потрясла мужа за плечо.

— Лаурен, ты слышишь? Что там такое? Как будто крысы огромные скребутся.

— Оставь их в покое.

— Ты бы пошел посмотрел.

— Ну чего тебе неймется?

Он, наконец, проснулся от непривычного шума.

— Кто там ходит?

Дом сотрясался от странных и непонятных звуков, во всяком случае это даже отдаленно не напоминало возню грызунов, какими огромными бы они ни были. В одних трусах, протирая заспанные глаза, он выскочил во двор и обошел вокруг дома. Громкий стук прекратился, словно растаял в клочьях тумана. А