Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

– Что это?

– Это сочинение Юлия о войне в Длинноволосой Галлии.

Клеопатра удивилась:

– Зачем они Аполлодору?

Мардиан покачал головой:

– Ты плохо знаешь своего верного помощника, царица. Он в юности мечтал быть полководцем. Юлий, если бы был жив, подарил бы ему именно это. Можно, конечно, заказать для него копию «Афродиты Книдской» Праксителя, твой главный советник является большим ценителем скульптуры, но, как мне кажется, статую ты можешь заказать для него от своего имени.

Статуя была заказана, и верный Аполлодор получил одновременно оба подарка: от царицы и «от Цезаря». Мардиан оказался прав: «Запискам» советник обрадовался куда сильнее. Клеопатра допустила небольшую оплошность: приобрела список с полного варианта «Записок», не зная о том, что дописать их Цезарь не успел – они были доработаны уже после его смерти, бывшим легатом Цезаря Авлом Гирцием. К счастью это вовремя заметил Мардиан, и Аполлодору были попросту отданы не все свитки; последние дожидались своего времени и были вручены советнику спустя два месяца.

Что же касается подарка, сделанного Цезарем Мардиану, то эту тайну Клеопатре поведал маленький Цезарион. Это оказалась камея с изображением Клеопатры.

В конце лета неожиданно заболел Птолемей.

Началось все с того, что вечером он отправился спать раньше времени, не рассказав Цезариону традиционной сказки на ночь.

– Прости, маленький, но у меня сильно болит голова. Я сейчас лягу спать, к утру все пройдет, а завтра зато я расскажу тебе две сказки. Договорились?

Маленький Цезарион был удивительно покладистым ребенком. Он согласно кивнул.

– Давай лучше сегодня я расскажу тебе сказку. А еще лучше – спою тихую песенку, ты под нее быстрее заснешь.

Придворные восхищались тем, как сын Клеопатры разговаривает в свои неполные четыре года: как взрослый. Дело даже не в том, что он выговаривал все звуки, с этим у него не было проблем с того момента, как он только начал разговаривать. Никакого лепета, все предельно четко и понятно. Но фразы, фразы! И мысли, которые он этими фразами выражал! Похоже, мальчик родился взрослым – говорили придворные.

Льстят, понимала Клеопатра, но льстят не так уж и сильно. Мальчик и в самом деле был развит не по годам. Клеопатра хорошо помнила Птолемея Диониса в таком возрасте, чуть похуже – Арсиною. И даже Птолемей Неотерос в этом возрасте куда больше походил на ребенка!

Вот и сейчас он понял, что дяде, которого он привык называть просто по имени, не до сказки, и, сидя у его постели, тихонько напевал что-то, напоминающее колыбельную.

Птолемей уснул достаточно быстро, но сон не принес избавления от болезни.

Среди ночи Клеопатру разбудила служанка: царь весь горел.

Его обтерли водой с винным уксусом, приложили ко лбу мокрое полотенце – помогло ненадолго.

К утру температура спала, но мальчика начало рвать.

– Отравили, – сказал Менса; в последнее время он здорово располнел, стал важным и везде таскал за собой молодого помощника, который, как подозревала Клеопатра, понимал в болезнях несколько лучше своего наставника.

– Тропическая лихорадка, – сказал молодой помощник.

– Тропическая лихорадка или отравление, – важно кивнул Менса. – Одно из двух – точно.

– Так отравление или лихорадка? – крикнула Клеопатра. Она теряла брата, единственного из всей семьи, к кому и в самом деле испытывала сестринские чувства. А могла потерять и сына. Одно дело – отравление, хотя кому мог помешать тихий, спокойный, приветливый мальчик? Брат мог бы мешать ей, если бы не давал править так, как она считала лучшим для государства. Да случись с ним что – так и скажут! Дескать, отравила царица братца, поскольку теперь у нее сын есть, и она может его сделать соправителем. Вроде бы в народе к ней относятся неплохо, но слухи ходят один нелепее другого. Ну, да ладно. Тех, кто богаче, знатнее всегда обсуждают, надо же черни о ком-то говорить?

Итак, если это отравление, то надо выяснить, кому это может быть выгодно. И… и следует бояться. За себя, за сына – если отравили Птолемея, то могут отравить и любого из них.

А если лихорадка? Цезарион сидел с Птолемеем вчера целый вечер, вдруг он заразился?

– Лихорадка не заразна, – буркнул молодой помощник Менсы. – Ее разносят комары и клещи.

Ну, клещей можно сразу исключить – Неотерос практически нигде не бывает. А вот комары… Но ее саму много раз кусали комары, и ничего не произошло. Возможно, молодой лекарь не вполне прав. А возможно, это и не лихорадка, а какая-то другая болезнь. Заразная.

– Но рвотное следует дать в любом случае! – важно заявил Менса.

– Рвотное нужно, – согласился и его помощник.

Рвотное дали, хотя молодого царя рвало и так.

Еды его организм не принимал – ни жидкой каши, ни лепешек, ни даже лекарственного отвара: все, что пытались в него впихнуть, почти сразу извергалось наружу, причем вместе с желчью.

У Птолемея ломило все тело; он не жаловался, но, когда слуги приподнимали его исхудавшее тело, чтобы переложить поудобнее или помочь ему справить естественные надобности, не мог сдержать стона.

Клеопатра поселилась в комнате брата, запретив пускать сюда Цезариона. А вдруг Птолемей и в самом деле заразен? С ней ничего не случится, она молодая здоровая женщина, а Цезарион – совсем малыш. А если она даже умрет, о мальчике будет кому позаботиться. Есть Мардиан, есть Аполлодор, есть Руфрий, Сосиген – недостатка в няньках и наставниках у ее сына не будет. Конечно, никто не сможет заменить ему мать, но сейчас она не может оставить другого мальчика, своего брата, умирать в одиночестве…

Ей вдруг стало так жаль его! Такой молодой, почти еще ничего в этой жизни не видевший… Правда, его старший брат погиб, будучи младше, но старшего Птолемея ей жаль не было…

– Отречение, – вдруг прохрипел Птолемей.

– Что-что?

– Отре… чение. – Он попытался приподняться на локтях и рухнул на постель: ослабевшие руки не хотели держать тело.

Лоб его покрылся крупными каплями пота. Клеопатра, схватив тонкий льняной платок, принялась вытирать лоб брата.

– Отречение… скорее… не усп…

Его голова откинулась назад: мальчик был мертв.

Тело отдали бальзамировщикам.

– Не понимаю, почему он все время говорил об отречении? Мне кажется, он чувствовал, что Осирис уже готов принять его душу…

Мардиан покачал головой.

– В последние свои мгновения твой брат заботился о тебе, моя царица. Он не хотел, чтобы кто-то мог хотя бы подумать о том, что это ты избавилась от него. Если бы он успел отречься в пользу Цезариона, никто не сумел бы придумать никакого мотива, ради которого тебе понадобилось бы убивать своего брата. И вообще, пора возвращаться к жизни правителя, Клеопатра. Ты с момента смерти Цезаря совершенно не занимаешься делами государства. Конечно, у тебя есть Аполлодор и Руфрий, есть я, наконец. Но ты рождена, чтобы править. И ты должна обучать своего сына.