Семь минут - Ирвин Уоллес

— Да, — твердо согласился Элмо Дункан. — Мы хотим не притеснить свободу, а укрепить, уничтожая то, что способно уничтожить ее.

— Очень хорошо. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году католические епископы Соединенных Штатов, а также священники множества других вероисповеданий основали НОПЛ — Национальную организацию пристойной литературы. При этом они ставили перед собой цель «привести в движение нравственные силы всей страны для борьбы против отвратительной литературы, которая угрожает морали и общественной жизни нации». Имей ваш процесс местные масштабы, вы бы получили помощь от ГПЛ, общества «Граждане за пристойную литературу». Поскольку «Семь минут» обладает огромной разрушительной силой, ваше дело перешагнуло национальные границы и приобрело международное значение. По этой причине и потому, что церковь располагает уникальными возможностями оказать вам помощь в этом деле, мы решили содействовать на самом высоком уровне.

— На самом высоком? — изумленно повторил Дункан.

— Я говорю о Ватикане. Я получил указания от кардинала, в чьем ведении находится Священная Конгрегация Доктрины Веры в Ватикане. Мистер Дункан, Его Святейшество Папа лично попросил меня помочь вам.

Дункана охватило смятение.

— Вы хотите сказать, что Папа… Его Святейшество… знает о нашем процессе? Я удивлен… я в восторге, что он заинтересовался… конечно… Но я не могу понять, почему он…

— Я объясню, — сказал кардинал Макманус. — А потом помогу вам.

— Пожалуйста.

— Для того, чтобы вы поняли, когда именно зародился интерес к вашему делу, я должен начать с самого начала. Вскоре после изобретения Гуттенбергом печатного станка в Западной Европе в больших количествах стали появляться книги. Поэтому после тысяча четыреста пятьдесят четвертого года Ватикан понял, что должен приспосабливаться к новому явлению. Прежде кафедра в церкви служила местом, с которого священник распространял знание и веру. Книги явились более действенными проводниками добрых идей. В то же самое время Ватикан осознал силу книги и как распространителя зла, расшатывателя веры, подстрекателя к совершению вредных для общества и религии деяний. В тысяча пятьсот пятьдесят седьмом году под руководством Папы Павла Четвертого церковь приступила к активным действиям. Она составила список запрещенных книг и опубликовала его под названием «Index Librorum Expurgatorious». Основным критерием служило наличие в содержании сладострастия, мистицизма и ереси. За последующие четыре столетия список время от времени редактировался и дополнялся. Вы видели его?

— Нет, — ответил Дункан.

— Тогда я покажу вам последнее издание. — Кардинал встал, прихрамывая подошел к столу, взял небольшой серый томик, переплетенный вручную, и вернулся с ним к дивану. — Пятьсот десять страниц, приблизительно пять тысяч запрещенных книг, каждое название на языке оригинала, издан в тысяча девятьсот сорок шестом году. — Он открыл томик. — Позвольте мне перевести несколько фраз из вступления, подготовленного для издания тысяча девятьсот двадцать девятого года. Оно начинается со следующих слов, — произнес кардинал и начал медленно переводить: — «Святая церковь от века служит жертвой великих, ужасных преследований, порождая в большом количестве героев, своей кровью скрепляющих христианскую веру, теперь же ад ведет против церкви еще более ужасную борьбу, более коварную и изощренную, и делает он это через крамольную печать. Ни одна угроза вере и обычаям не сравнится опасностью своей с этой угрозой, а посему святая церковь неустанно призывает христиан остерегаться ее».

Кардинал Макманус несколько секунд читал про себя, потом продолжил вслух:

— Тремя-четырьмя абзацами ниже объясняется позиция церкви. «Было бы ошибкой утверждать, будто осуждение непристойных книг нарушает свободу личности. Церковь считает, что свобода дарована человеку Создателем, и церковь всегда стояла на страже этой доктрины против тех, кто осмеливался отрицать ее. Только те, кто еще не пострадал от чумы под названием „либерализм“, могут приравнивать ограничения, налагаемые законными властями на непристойность, к ограничениям свободы человека, считая, что человек, освобожденный от собственной воли, получает разрешение делать, что хочет». Следующий абзац: «Поэтому ясно, что церковь пыталась изъять из обращения книги, подрывающие мораль и веру и ничего не делающие для защиты хрупкой воли человека от грехов, которые — суть плод слабости самого человека».

Кардинал поднял голову.

— До тысяча девятьсот семнадцатого года список составляла Конгрегация индекса, а потом ее функции перешли к отделу Священной конгрегации трибунала, Конгрегации цензуры книг. Поскольку в умах многих церковь ассоциируется с инквизицией, а также для умиротворения братьев-протестантов священный трибунал был упразднен в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году Папой Павлом Шестым. Составление списка было поручено менее консервативной Конгрегации доктрины веры, и сейчас мы говорим об этом учреждении. Пока я все объясняю достаточно доходчиво?

— Очень доходчиво, ваше преосвященство, — кивнув, ответил Дункан.

— Мистер Дункан, существуют две принципиальные причины, по которым книга может быть запрещена церковью и занесена в список. Еще в тысяча триста девяносто девятом году были запрещены рукописи, которые учили или рассказывали о «чувственных или плотских делах», или были «направлены на разрушение основ религии», или «задирали и высмеивали католические догмы и католическую иерархию». Эти критерии остались и сейчас. Сегодня книга может быть запрещена на основании либо аморальности, либо ереси. Из-за аморальности на страницах списка вы можете найти таких авторов, как Казанова с его «Мемуарами», Гюстав Флобер с «Мадам Бовари», Бальзак, д'Аннунцио, отец и сын Дюма. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году, например, в список был занесен Альберто Моравиа за свои непристойные книги. Из-за безбожия, богохульства и неприкрытой ереси в список попали такие авторы, как Лоренс Стерн с «Сентиментальным путешествием по Франции и Италии», Эдуард Гиббон с «Историей упадка и разрушения Римской империи», Бергсон, Кроче, Спиноза, Кант, Золя, а совсем недавно — Жан Поль Сартр. Все они попали в список за свои безбожные высказывания и вредную философию. И совсем мало писателей были преданы анафеме и за безнравственность, и за безбожие одновременно. К таким относится, например, Андре Жид.

Кардинал начал листать список.

— Вторым англоязычным автором, попавшим в список и за аморальность, и за антирелигиозность — первым, кстати, был Сэмюел Ричардсон со своей «Памелой», запрещенной в тысяча семьсот сорок четвертом году… Так вот, вторым автором, занесенным в список и за непристойность, и за ересь, был… смотрите сами.

Дункан взял книгу и проследил взглядом за пальцем кардинала, указывавшим в самый конец страницы 239, где перед Гаспаром Джуэнином стоял Дж Дж Джадвей. За именем следовало: «„Семь минут“, запр. 19 апр. 1937 года».

Дункан удивленно поднял голову.

— Так Джадвей есть в списке?

— Есть, — кивнул кардинал Макманус. — Вы не знали, что он занесен в список?