Дочь Волка - Виктория Витуорт

Он что, насмехается над ней? Она и так уже чувствовала себя весьма грязной и неряшливо одетой, но при виде шелковых лент ее даже передернуло. Он протянул ей целый моток, но она убрала руки за спину, с горечью сознавая, что она испачкана углями и что ее загрубевшая кожа и обломанные ногти будут цепляться за тонкую как паутинка ткань. Утренняя серебристая дымка начала подниматься вверх, обещая если не теплый, то, по крайней мере, ясный день. Она отрицательно покачала головой.

– Нет? Вы уверены? – Он соблазняюще накинул связку лент себе на предплечье, и они заструились по его руке, заманчиво блестя, но она почему-то больше обращала внимание на россыпь легких золотистых волосков на его гладкой загорелой коже и игравшие под нею крепкие мышцы.

– Нет! – Это прозвучало резче, чем ей хотелось бы.

– А вы когда-нибудь нюхали канеллу?

Она нахмурилась и покачала головой.

– У вас ее еще могут называть белой корицей.

Снова непонятно.

Он открутил крышку небольшого деревянного цилиндра, и она заглянула внутрь. Завитки и обрезки какой-то коричневатой коры. Она подняла на него удивленный взгляд.

– Возьмите щепотку. Разотрите ее между пальцами. А теперь носом сделайте глубокий вдох.

В нос ударил сладкий и в то же время едкий аромат – опьяняющий и абсолютно незнакомый. Закрыв глаза, она нюхала его, глубоко вдыхая, как он и сказал. Откуда-то всплыли слова знакомого свадебного псалма – murra et gutta et cassia… Должно быть, она произнесла это вслух, потому что он спросил:

– Что вы сказали?

– «Сладкий запах специй, мирры, алоэ и кассии, источают твои королевские одежды», – перевела она ему. Элфрун открыла глаза, по-прежнему наслаждаясь необычным ароматом и из-за этого почти не видя торговца. – «Ты услаждаешь себя музыкой арф во дворцах, украшенных слоновой костью…» – Запах этот засел у нее где-то глубоко, между горлом и грудной клеткой.

– Прекрасно, – сказал Финн, бродячий торговец. – Продолжайте.

Элфрун чувствовала, что раскраснелась еще больше, и поэтому покачала головой. Она понимала, что не должна находиться здесь одна с незнакомым мужчиной, не должна получать удовольствие в день, когда она стала свидетельницей смерти Кудды. Она понятия не имела, почему так себя ведет. С другой стороны, завтра и она могла умереть.

Видит Бог, об этом хорошо сказал автор псалмов: «Как овец, заключат их в преисподнюю; и смерть будет пасти их»[38].

– Прекрасно, – снова сказал он. – И вы тоже прекрасны.

Она покачала головой.

– Вы не считаете себя прекрасной? Тогда у меня есть лекарство от этого, леди. – Он взглянул на нее и нахмурился: – Не делайте такое сердитое лицо.

– Какое лицо?

– Я довольно хорошо могу читать ваши мысли. Вы думали, что я оскорблю вас предложением какой-нибудь мази.

Но то, что он достал, развернув кусок овчины, оказалось не флаконом и не кувшином. Это было что-то плоское, металлическое, отполированное до блеска, какой-то диск чуть больше ее ладони, с ручкой в виде узкой петли. Он протянул это ей, и она взяла предмет обеими руками, снова ошеломленная. Слишком много нового, и все сразу. Она наклонилась и всмотрелась в непонятную вещь. Зеленовато-золотистая ручка была украшена красной эмалью, а плоскую поверхность диска испещряли тонкие красивые завитки и спирали; некоторые участки были гладкими, другие – заштрихованными. Царапины и вмятины говорили о том, что вещь эта старинная, но было их не так много, чтобы они могли испортить ее.

– Переверните это. – Он застегивал пряжки на своей котомке, не глядя на нее.

Она послушалась и обомлела. С обратной стороны диск сиял, как новенький. И, за исключением нескольких царапин, поверхность была идеально гладкой, сверкая так, будто бронза эта до сих пор была расплавленной.

– Загляните в него.

– Я и так на него смотрю.

– Не на него. В него. – Он поднял руку. – Вот так.

Она подняла свою руку, повторяя его жест, и впервые в жизни увидела собственное лицо. Она была поражена настолько, что потеряла дар речи. И куда только подевался холодный октябрь? На полированном металле ее лицо приобрело теплые краски летнего вечера, а вокруг него переливалось богатое золотое сияние. И это лицо, смотревшие на нее в упор широко раскрытые глаза… Это напомнило ей лик Мадонны в кафедральном соборе Святого Петра в Йорке; про ту икону говорили, что привезена она из Константинополя, а он еще дальше, чем Рим…

Далеко не сразу она поняла, что смотрит не на икону, а на себя саму. Отражение расплывалось ближе к краям диска, но свое лицо она видела достаточно четко. Большие карие глаза и густые брови, затененные глазные впадины и скулы, пряди каштановых волос, смягчавшие ее лицо и красиво обрамлявшие его, и широкий мазок сажи через весь ее высокий лоб. Вскрикнув, она быстро подняла руку и начала стирать его.

– Видели? – Бродячий торговец Финн стоял у ее плеча, но зеркальце было слишком маленьким, чтобы в нем можно было увидеть их обоих. – А теперь скажите мне, что вы не красавица. – Он явно поддразнивал ее, но в его голосе было столько тепла!

– Неужели у меня на самом деле так много веснушек? – Она внимательно рассматривала россыпь рыжих точек, разбегавшихся от переносицы по обеим щекам. С момента смерти матери никто ни разу не напомнил ей о ее веснушках. Внезапно она смутилась. – Это глупо. И даже более того. – Расстроенная собственным тщеславием, она убрала зеркало от лица. – Мы тут болтаем, попусту тратим время, а бедняга Кудда лежит там мертвый.

Его лицо снова стало серьезным.

– Мне очень жаль. – Он потянулся к ней и уверенно взял ее за руку. Не веря своим глазам, она смотрела, как он вложил ручку зеркала ей в ладонь и потом загнул на ней ее пальцы. Она отчаянно замотала головой, но он не позволил ей разжать руку. – Я приду в ваше поместье снова, возможно, это будет более удачный день. Вашему отцу и матери может понравиться то, что я принесу. Вы сказали, что у вас есть церковь, так? – Она молча кивнула, не в силах поправить его насчет родителей. – В ближайшие дни я принесу то, что любят священники. Масло. Ладан. Я могу достать сосуды – надо только предупредить меня заранее. И даже книги. – Она кивнула, продолжая молчать, и он убрал свою руку. – Носите это зеркало некоторое время с собой. Подумайте над тем, что видите в нем… Хотя мне кажется, Алврун, что человек, который его делал, видел перед собой ваше лицо. – Он бросил взгляд на далекий горизонт и нахмурился. Через мгновение он произнес: – В этот же день на следующей неделе. Я буду ждать вас здесь. На закате.

– Но…

– Никаких «но». Если вы не придете, я не буду держать на вас зла. Мы встретимся в другой раз.

Он снова улыбался, и улыбка эта зарождалась в его глазах. Она чувствовала, что, помимо воли, ее лицо откликается таким же образом; он уже давно убрал свою руку, но она все еще ощущала ее тепло.