Я, Мона Лиза - Джинн Калогридис

— И с вами тоже. Спасибо, что пригласили меня в свой дом. И за будущий портрет…

Мы неохотно разжали руки. Меня охватила странная печаль, когда я оперлась на локоть молодого Джулиано и покинула его отца, больного и некрасивого человека, окруженного богатством и красотой веков.

В коридоре мы с Джулиано проходили мимо других скульптур, портретов и тонких фарфоровых ваз в половину моего роста, все эти сокровища были освещены свечами в красиво отлитых канделябрах из бронзы, серебра и золота. Мы шли в неловком молчании, я опиралась одеревеневшей рукой на его локоть, а он смотрел прямо перед собой и двигался с врожденным достоинством, более подходящим кому-то лет на десять старше его. Как и Лоренцо, он был в одежде темных, торжественных цветов, на нем была хорошо сшитая туника из тончайшей шерсти, какую продавал мой отец.

— Простите, мадонна Лиза, что недуг моего отца прервал ваш визит.

— Пожалуйста, не извиняйтесь, — сказала я. — Мне жаль, что мессер Лоренцо все еще болеет.

В мерцающем свете свечей я разглядела, как Джулиано помрачнел.

— Отец храбрится перед гостями, но последние несколько месяцев он очень сильно хворал, мы боялись, что он умрет. И слабость до сих пор его не оставила. Доктора велели не приглашать никаких гостей, но он твердо решил вновь повидаться с друзьями. Особенно ему хотелось увидеть Леонардо. А еще… Он мне ничего не говорил, но я смею предположить, что он хотел увидеть вас с целью впоследствии устроить брак.

— Да, — ответила я. Упоминание художника из Винчи, который специально приехал издалека на этот прием, воскресило мои надежды. — Ужасно, что ваш отец так болен. Что с ним?

— Сердце. — Джулиано расстроенно пожал плечами. — По крайней мере, так говорят доктора, но мне кажется, они сами не очень разбираются в том, что утверждают. Он всю жизнь страдает от подагры — иногда ему так плохо, что он кричит от боли в суставах. Но в последнее время его одолели с десяток других болезней, ни одну из которых его лекарь, видимо, не способен вылечить. Он слаб, почти ничего не ест и плохо спит… — Он покачал головой и остановился. — Я очень за него беспокоюсь. Ему всего сорок три, а выглядит он как глубокий старик. Помню, раньше, в моем детстве, он был такой сильный, бегал с нами, ребятишками, играл на равных. Часто сажал меня к себе в седло, и мы с ним катались верхом…— Голос Джулиано дрогнул, и юноша замолк, чтобы взять себя в руки.

— Мне очень жаль. — Я недавно потеряла мать и понимала страх, который охватил теперь младшего Медичи. — Но ведь сейчас он пошел на поправку, разве нет?

— Да… — Джулиано поспешно кивнул, не поднимая глаз.

— Значит, ему и дальше будет лучше. Не теряйте надежды.

Джулиано вдруг пришел в себя.

— Простите меня, мадонна! Вы наша гостья, а я тут стою и жалуюсь. Мне не следовало обременять вас своими заботами…

— Но я хочу знать такие вещи. Мессер Лоренцо был очень добр ко мне. Он показывал свою коллекцию, несмотря на усталость.

Джулиано печально улыбнулся.

— Это на него похоже. Он любит собирать красивые вещи, но они приносят ему настоящее удовольствие только тогда, когда он может показать их другим людям и понаблюдать за восторгом гостей. Я слышал, как некоторые говорят, будто он бывает жесток, если дело касается политики или финансов, но лично я вижу в нем только хорошее. — Он помолчал, а потом заговорил уже более беспечным тоном: — Вам понравилась экскурсия, мадонна?

— Чрезвычайно.

— Я знаю, отцу хотелось бы продемонстрировать вам всю свою коллекцию. Вы позволите мне попросить его о том, чтобы вы еще раз приехали и осмотрели другие произведения? Мы могли бы устроить ваш визит на виллу Медичи в Кастелло. Там много чудесной живописи, прекрасные сады.

— Я бы с удовольствием.

Меня охватил радостный трепет от одной этой мысли, но отвечала я не без сомнения. Отец, скорее всего, не даст мне второго шанса посетить семейство Медичи. Я до сих пор не была уверена, пустит ли он на порог нашего дома художника, пусть даже такого знаменитого, как Леонардо.

Джулиано улыбнулся, услышав мой ответ.

— Это было бы чудесно, мадонна Лиза! Так как отец сейчас нездоров, он, наверное, позволит мне быть вашим спутником.

Только тут я осознала, что он очарован мною, и это меня встревожило. Не приходилось сомневаться, что Лоренцо пригласил меня в дом вовсе не как возможную невесту для своего сына — Джулиано пока не достиг того возраста, когда мужчины вступают в брак, ему оставалось еще несколько лет. А когда он все-таки женится, то его избранницей будет девушка какого-либо из самых знатных родов Италии, а не дочь торговца шерстью.

Я так и не нашла достойного ответа. К счастью, в эту минуту мы подошли к боковому входу во дворец. Слуг у дверей не оказалось. Я смутно вспомнила, что охрана выставлена снаружи, на холоде. Джулиано остановился.

— Я покину вас всего лишь на мгновение, мадонна. Хочу удостовериться, что ваш отец уже ждет. Я сразу вернусь и провожу вас.

Он порывисто наклонился и поцеловал меня в щеку. Затем исчез так же быстро.

Я была рада его уходу, а также отсутствию свидетелей. Судя по тому, как запылали мое лицо и шея, должно быть, я покрылась малиновым румянцем.

Меня раздирали противоречия. Я встретила доброго, приятного юношу, к тому же красивого — я даже не надеялась поймать в свои сети такого. От одного его поцелуя у меня закружилась голова. В то же самое время я напоминала себе, что сражена художником, Леонардо да Винчи. Надежды на брак с ним были более реальны. Леонардо был незаконнорожденным сыном одного из самых известных нотариусов Флоренции, вступившего в связь со служанкой. По отцовской линии он происходил из семейства, почти равного по богатству и знатности семейству моего отца.

Вскоре Джулиано вернулся, но я по-прежнему была чересчур сконфужена, чтобы поднять на него глаза. Он вывел меня из дома в холодную ночь, проведя мимо стражников с огромными мечами на боку, и помог сесть в экипаж, ничем не напомнив о сорванном поцелуе. А когда я уселась рядом с отцом, сказал просто:

— Доброй ночи, мадонна. Доброй ночи, мессер Антонио. Да пребудет с вами Господь.

— И с вами, — ответила я.

Пока мы выезжали на виа Ларга, отец держал себя отчужденно. Видимо, молитва и размышления не успокоили его, не умерили боли от того, что пришлось передать свое единственное дитя в руки врага Савонаролы. Он заговорил сдержанно, не глядя мне в глаза:

— Как все прошло? Что там с тобой делали, выставили напоказ перед женским обществом?

— Там не было женщин. Только мужчины.

— Одни мужчины? — Он впервые повернул голову, чтобы посмотреть на меня.

— Друзья Великолепного. — Боясь вызвать неодобрение отца, я не хотела вдаваться в подробности, но любопытство не давало мне покоя. — Было много художников. Среди них Леонардо да Винчи.