Меч Вайу - Виталий Гладкий

Свежевание добычи не заняло много времени. Прикрепив сложенное в шкуры мясо на спины запасных лошадей, всадники снова помчались вперед…

– Стоп! – на полном скаку осадив коня, Абарис поднял руку.

Дымное облако выползало из-за горизонта стремительно и неудержимо. Звуки, напоминающие шум сильного дождя, наполняли окрестности. Огонь еще не был виден, скрытый дымной пеленой, но искры, словно пчелы во время роения, вычерчивали замысловатые зигзаги, падали в сухую траву и таились там до поры до времени, чтобы затем расползтись по степи багровыми ручейками.

– Горит степь! – воскликнул встревоженый Абарис, с трудом удерживая коня, пытавшегося повернуть назад.

Посольство Марсагета к траспиям было в пути уже четвертые сутки. Позади остались переправы через Борисфен, Парату[79], Гипанис и Тирас, не говоря уже о неподдающихся счету реках поменьше.

Но если через мелководные речушки переправиться не составляло труда, так как опытный проводник знал броды, то большие реки доставили им немало хлопот. Переправлялись сколоты вплавь, держась за конские хвосты и предусмотрительно захваченные в дорогу большие бурдюки – их надували воздухом. Хуже всего пришлось лошадям: из-за спешки взяли несколько неприученных к большой воде, и шесть запасных пошли ко дну: четыре – при переправе через Борисфен, одна – через Парату и еще одну поглотили изумрудно-зеленые волны Гипаниса. Пришлось купить недостающих у одного из вождей сколотов – его племя кочевало возле Гипаниса и подчинялось царю Скилуру. Обошлось это недешево, но Абарис не тор-говался: без запасных лошадей путь к траспиям удлинялся по меньшей мере на двое суток. И теперь посольство было в землях алазонов[80], примерно в тысяче стадий от берегов Истра, путь к которому преградила огненная завеса.

– Что будем делать? – обратился Абарис к проводнику.

– Нужно поворачивать коней к реке, сын вождя, – уверенно ответил тот, окинув взглядом дымный шлейф, опоясавший полнеба. – Огонь очень сильный, объехать не удастся.

– Нет! – гневно выкрикнул Абарис. – Мы не имеем права терять столько времени!

– Но что можно предпринять? – смиренно пробормотал проводник и вдруг оживился: – Разве…

– Ну-ну! – торопил его Абарис.

Проводнику долго объяснять не пришлось – его поняли с полуслова: прирожденные кочевники, пусть теперь и оседлые, но сохранившие в глубоких тайниках памяти многовековую мудрость и опыт поколений, вспомнили этот способ борьбы с огнем в степи. И, уже не мешкая, спешились и принялись с остервенением дергать неподатливые жесткие стебли сухостоя, расчищая площадку побольше, с расчетом, чтобы на ней свободно могли уместиться люди и кони.

Огонь приближался. Его жаркое дыхание коснулось лошадей, и перепуганные животные храпели, становились на дыбы, пытались убежать. Тогда сколоты порезали свежеснятые шкуры куланов на полосы, завязали ими глаза и прикрыли ноздри лошадям. Наконец площадка была расчищена, проводник торопливо зажег пучок сухой травы и швырнул горящий ком по ветру.

Посольство очутилось в огненном кольце. Но если огненный фронт со стороны Истра наступал, охватывая их дымной горечью, то огонь на подожженном участке степи, разгораясь, все быстрее и быстрее убегал на северо-восток. Наконец с этой стороны осталась голая почерневшая земля, кое- где дымившая и стрелявшая запоздалыми искрами. Обмотав копыта лошадей остатками изрезанных шкур куланов и тряпками, сколоты поторопились съехать поскорее со своей вынужденной стоянки на выжженый участок степи, потому что пламя уже подобралось к ним на расстояние не больше стадии, и жара стала нестерпимой, не говоря уже о клубах дыма, в которых они едва не задохнулись.

Вскоре огонь, миновав выжженный участок, устремился дальше, а путники, закопченные, пропахшие дымом, продолжили путь к Истру. Лошади без понуканий ускоряли бег, потому что от земли исходил жар, проникающий даже через тряпки, намотанные на копыта. Но только к исходу дня они наконец выбрались к речушке; за ней виднелась нетронутая пожаром степь. Напоив лошадей и искупавшись, приготовили скромный ужин. После небольшого отдыха, когда сумерки опустились на землю, сколоты снова двинулись на запад…

Полноводный Истр[81]бурлил и пенился; грязно-желтые воды вышли из берегов и затопили низменности – повидимому, где-то в верховьях шли проливные дожди. Одинокие островки среди разлива кишели лесным зверьем, не успевшим сбежать от разбушевавшейся стихии. На одной из таких спасительных возвышенностей приютилась волчья стая – около десятка промокших и оголодавших хищников, старый медведь, ворчливый и обозленный, полумертвая от страха лиса и огромный лось: фыркая и потряхивая рогами, он стоял чуть поодаль от основной группы хищников, на маленьком полуострове – узенькой полоске суши, которую нередко перехлестывали волны. По запавшим лосиным бокам можно было судить, что зверь кормился уже давно. Изредка он делал один-два шага в направлении возвышенности, не в силах совладать с муками голода – там росли деревья, кустарник и трава, которые вовсе не нужные были хищникам – но тут же останавливался и пятился назад при виде кровожадных взглядов обитателей центральной части островка.

Наконец вожак волчьей стаи не выдержал испытание голодом: короткий мощный прыжок – и массивные челюсти сомкнулись на спине лисы. Стая не заставила себя долго ждать, и через мгновение от рыжехвостой остались только клочки шерсти, да и те вскоре смыла набежавшая волна.

Медведь при виде кровавой расправы над лисой рыкнул – то ли от злости на кровожадных зверюг, то ли от страха – и отошел подальше, к самой воде. Тем временем стая собралась в кружок, как бы на совет, а затем, рассыпавшись цепью, медленно двинулась к медведю. Яростный рев хищника заставил волков ненадолго отступить; но неумолимый голод подхлестывал, и стая ринулась на лесного великана. Медведь грузно ворочался среди рычащих хищников; изредка от этой кучи отрывался какой-нибудь неудачник, и словно пущенный из катапульты, кубарем летел в сторону.

Неожиданно волки оставили медведя и в страхе заметались по островку. Некоторые даже отважились броситься в воду, но и это их не спасло – в азарте борьбы волки не заметили, как причалила лодка с людьми, и стрелы градом посыпались на хищников. Вскоре все было кончено; лося убили охотники со второй лодки, причалившей ниже. С громким смехом и шутками охотники принялись свежевать добычу. Затрещали сучья в костре, и аппетитный запах печеного мяса приятно защекотал ноздри удачливых добытчиков.

Один из них, кривоногий и низкорослый, накинув на плечи шкуру убитого медведя, принялся приплясывать под ритмичные хлопки своих товарищей. Он кружил вокруг костра, то и дело становясь на четвереньки и подражая рыку зверя, наступал на охотников, окруживших его с копьями наготове. Наконец старший из охотников, видимо, предводитель, в кожаном кафтане, подпоясанном узким поясом, украшенным серебряными чеканными бляшками с изображением зверей и птиц, надел на себя волчью шкуру, подбежал к кривоногому и легко ткнул его в бок копьем. Тот поворочался немного, словно раненый медведь, и упал на землю. Как по команде окружавшие его охотники опустились на колени. Только предводитель, сбросив волчью шкуру остался стоять; потом, склонившись над кривоногим, изображавшим медведя, заговорил нараспев: