Триумфатор - Ольга Игоревна Елисеева

Кажется, пришедшие понимали, что за приговор их ждет. Децимация. Каждого десятого руками товарищей. И все равно боялись оставаться снаружи лагеря, среди деревьев еще больше, чем кары от своих.

– Децима, – жестко обронил Авл.

Повздыхав, увечные начали строиться.

– Мой господин!

Ее тут только не хватало!

Юния раздала головы и вернулась к шатру командующего.

– Мой господин, пощадите их. – Она, никого не смущаясь, стала перед его креслом на колени. – Милосердия!

– Не в походе, – буркнул Авл. – Уходи, тебе тут не место.

Никуда она не ушла. Мелкий, невесомый дождь сеял и сеял. От него не было защиты. Волосы, лицо, одежда, казалось, пропитались им.

– Милосердия. Эти люди и так ранены. Некоторые не выживут. Зачем их убивать?

– Они побежали, – фыркнул Авл. – Я решил.

– Перемените приказ. Нас здесь мало. А станет еще меньше. Зачем убивать своих?

«Затем что они струсили! Какая может быть дисциплина, если виновный не наказан? Какая справедливость?»

– Наказание наказанию рознь, – не отставала Юния. – Нас очень мало.

Усилием воли Мартелл подавил собственное упрямство. Она говорит дело. Месяц скачи, ни одного лацийского поста. Помощи ждать неоткуда. Нужны все.

– Хорошо, – наконец, смягчился он. – Вы, трусы, возьмете в руки лопаты и будете поновлять ров. После того, как вас вылечат, конечно. И еще, – он помедлил, теша свою злопамятность, – по сорок ударов палкой на глазах всего лагеря.

Трусы тоже упали на колени, благодаря милость богов и мягкосердечие командующего.

«Хорошо хоть она не слышала требования варваров. А то бы за своего любимого Руфа…»

Не слышала. Но ей вскоре донесли. Паче чаяния, Юния не явилась к нему слабым голосом требовать, чтобы ее отпустили. Бесполезно. Он еще поставил охрану у ее землянки.

Довольный тем, что его больше не тревожат, Авл лег спать. Даже Карра не приходила. Возможно, в эту ночь тварь была в другом месте? Нашептывала черные безумные мысли у другого изголовья? Усыпляла часовых? Подводила лошадь? Бесшумно опускала подъемный мост? Она ведь тоже ревнива, не хуже Папеи. И тоже желала бы увидеть соперницу на погребальном костре.

Утром Юния исчезла.

Командующий немедленно послал вдогонку целую когорту. Но что толку? Беглянка растворилась в утреннем тумане. А его люди – он это знал – толком не искали, шарахались от каждого куста. Авл даже представил, как Юния в черном мужнином плаще стоит за каким-нибудь толстенным деревом, прячась от рассыпавшихся по лесу легионеров, и сжимает круглую детскую буллу на шее, твердя свои молитвы.

Уехала! За своим ненаглядным Руфом уехала! Зла не хватало.

Тут же явилась Карра, обняла его сзади, стала покрывать шею поцелуями, от которых волосы становились дыбом.

«Вернись ко мне обратно. Мыслями вернись. И я сделаю так, чтобы она могла ускользнуть оттуда».

Да он все что угодно готов был пережить, лишь бы Юнию не валяли грязные дикари! Причем всем скопом! Пусть тварь пытает его.

Авл закусил губы и кивнул. Карра тихо, утробно расхохоталась.

– Тебе же хорошо будет.

Проконсул не поверил. С каждым разом все хуже и хуже.

– Это потому что ты уходишь от меня, – смеялась тварь. – То, чему я принадлежу, есть и внутри, и снаружи тебя. Нас тянет друг к другу: меня и твоего лара. А ты обе половинки заморил голодом. Как встретил эту суку, так все думаешь о назаретянах, как они правильно живут, всех прощают! А на меня даже не смотришь! Раньше-то наши игры тебе всласть были.

Да, всласть. Раньше. А теперь – в боль. Но он перетерпит. Давай скорее. Не мучь.

Ну, нет. Она скорее не хотела. Как не мучить, если для этого тварь и пришла? Именно мучить и погружать его в грязь. Темные мысли были привычны и уютны. Недаром говорят: человеку, впавшему в тоску, нравится его состояние, он находит в нем удовольствие, не хочет выныривать. Чувствует уют в боли, и только растравляя ее, обретает привычное спокойствие – находит равновесие с миром. Я плохой – это мое наказание, так пострадаю же.

Зачем он простил трусов? Почему считал Максенция Варреса плохим отцом? А Юнию едва не героиней? Взбалмошная девка! Варрес просто хотел защитить семью от позора. Ударил? Может, и он бы ударил. Конечно, не ногой. Но рукой точно.

И чего она тут в его палатке делает, раз любит мужа? По хозяйству забот мало? Дразнит. Значит, заслуживает наказания. Зачем описала прошлые походы в свитке? Не женское дело.

Зачем он вообще позволяет себя, ради нее, мучить? Дура ведь! Дура и есть. Уехала, слова не сказала. Он бы ее здесь сберег. Защитил.

– Ты ей не нужен, – уговаривала Карра. – Любит Руфа. Ради него и решила пожертвовать собой. Думаешь, ради тебя стала бы? Конечно, нет. Кто ты ей?

– Там еще Лепид и куча наших, – слабо возражал проконсул.

– Но сбежала-то она, ради Руфа, не ради других, – шептала тварь. – Для тебя на такое никто не пойдет…

И тут Авла прорвало: пойдет, не пойдет – какая разница! Важно, на что способен он сам. Даже ради совсем чужой ему женщины, для которой он ничего не значит.

А Юния «совсем чужой» уже не была. Но все же и «своей» назвать нельзя. Хоть по натуре и собственник. Ревнив до белой рези в глазах. Мое! Все мое! Эту-то дрянную черту и расковыривала тварь. Вроде, чужая жена. А не мог уступить даже мужу. Я или никто!

Теперь их у нее будет не меньше сотни.

«Да что я!» – снова взвыл Авл. «Не важно, что чувствует она, эта девочка. Важно, что я. А я…» Тут пришлось себе сказать много прямых, открытых вещей. Словом, Юния ему дорога. Терять ее, случайно встреченную, он не хочет и не будет.

А значит, легионы вслепую выступают в поход: спасать его горе, или своих же потерянных товарищей-дураков, как он объяснит в приказе.

Стоило принять такое решение, опереться на свои чувства, поставить именно их, а не заплутавший где-то разум во главу угла, как Карра убралась. Заурчала, вся сжалась и соскользнула с его ложа. Притаилась в темном углу – до следующего раза.

– Помни, ты обещала помочь ей бежать, – потребовал проконсул. – Я выполнил свою часть сделки. Ты меня отымела.

Карра не была довольна, но и поспорить не могла. Он принял решение именно в результате ее нападения. Она сама впилась когтями в его душу, заставила сочиться из сердца черную сукровицу гадких чувств. Но не ожидала, что вслед за ней из образовавшихся ран хлынет яркий жидкий свет, обжигая косматые руки твари.

Руф всегда подозревал, что его участь будет мало чем отличаться от участи прежнего легата Фабия Пульхерия. Здешние леса – погибель. Они не только хотят убить всякого, кто в них вступил. Они еще и не отпускают. Нет выхода. Лепид пока этого не понимал. Теперь поймет. Жалко, что их не убили сразу, зарезали бы ночью – меньше мучений. Неизвестность терзала.