Защитник - Конн Иггульден

с новыми кубками и кувшином вина, казавшегося в полумраке темным, как кровь. Не успел Александр подумать об этом, как зажглись лампы, и в самые глубокие уголки помещения проник свет.

– В этой стране, – тихо сказал Мардоний, – я говорю от имени царя Ксеркса, вечная слава его имени и роду. Только в этом году я голос трона Персии, и это значит нечто большее, чем просто командование великим войском. Не знаю, сможешь ли ты понять. Вот Артабаз не верит грекам, всегда готовым на хитрость.

Артабаз фыркнул и прищурился, протягивая чашу, чтобы ее наполнили.

– Он думает, – улыбнулся Мардоний, – что они уважают только удар копьем или дубинку, проламывающую череп, а все остальное – просто ветер.

– Но я македонец, – несколько натянуто сказал Александр.

Артабаз пробормотал что-то, и уголки рта Мардония заметно дрогнули. Переводчик промолчал. Александр уже начал ненавидеть малорослого выродка.

– Конечно! – ответил Мардоний. – Приношу свои извинения.

Уверению не хватало искренности. И сам Мардоний, и его соотечественники не видели разницы между народами запада.

«Считают ли они мидийцев или лидийцев равными себе, то есть персам?» – подумал Александр, но вопрос этот решил оставить при себе.

Людям редко нравится, когда разоблачают их собственное лицемерие.

– Однако моя точка зрения предельно ясна, – продолжил Мардоний. – Если человек теряет свой дом из-за бури, то, конечно, он будет винить бурю. Но если буря первая скажет ему: «Преклони предо мной колено, и я пройду мимо, я пощажу твою жену и детей»… – Мардоний подождал, пока переводчик догонит его. – Если человек тогда откажется и потеряет все, что у него есть, все, что он любит, – кого он может винить, если не себя? Буря сорвет все его хитрости и обманы. Понимаешь? Он поймет, что сам навлек на себя беду.

– А ты и есть буря, – пробормотал Александр.

Мардоний кивнул так быстро, как если бы понял что-то без перевода, а значит, хоть немного знал греческий. Персидский военачальник вырос в условиях жесткого соперничества и стал правой рукой царя. Об этом не стоило забывать.

– Конечно, мы и есть буря. И возможно, его дом так и останется разрушенным навсегда. Но как поступит следующий, которого мы встретим? Когда я скажу ему: «Преклони колено», возможно, он так и сделает, чтобы пощадить всех, кого любит. Думаю, ты понимаешь.

Александр подумал о том, что видел, о гордости афинян и, в сравнении с ней, о своей собственной гордости. Воспоминание горечью застряло в горле. Он променял греческую честь на то, чтобы стоять в этой палатке как доверенный человек персов. Александр перевел взгляд с Артабаза, который наблюдал за происходящим с усмешкой в глазах, на Гидарнеса и Масистия, мужчин смуглых и явно враждебных светловолосому царю Македонии.

– Персия далеко отсюда, – сказал Александр. – Позволь рассказать тебе пророчество, которое я слышал однажды.

Утром в лагере начались сборы, и Мардоний на время остался без дел. Он дрожал так, что зуб на зуб не попадал. С севера налетел ледяной ветер. Шквалы дождя превратили землю в болото, затруднив все работы. Тем не менее никто не роптал, как уверяли его подчиненные. Мардоний улыбнулся, увидев одного из своих сыновей, промокшего до нитки, одежда облепила его тело, словно металл.

Артабаз был самым прекрасным наездником, почти таким же искусным, как Масистий, который мог ездить верхом на любом копытном. Но если Масистий и выглядел как всадник, то Артабаз был толстым, крепким коротышкой. Мардоний видел, как он кувыркался с несколькими молодыми командирами, выполняя перевороты в воздухе. По его словам, такие кульбиты укрепляли суставы и кости. Если бы его когда-нибудь сбросила лошадь, он бы наверняка подпрыгнул бы и покатился, оставшись невредимым. При этой мысли Мардоний улыбнулся, и его помощник, заметив странное выражение на лице военачальника, натянул поводья. Этот момент и выбрали тучи, чтобы облить людей и лошадей холодными струями.

– Мы все простудимся или даже утонем, если дождь припустит еще, – сказал вместо приветствия Артабаз.

Мардоний кивнул. Он ненавидел зиму. Зима – неподходящее для военных время года.

– Продовольствием мы запаслись на месяц. Думаю, не повредит напомнить афинянам, что за гордость приходится платить.

– Мы – буря, – усмехнулся Артабаз, намекая Мардонию на разговор с царем Македонии прошлым вечером.

– Так оно и есть.

Дождь лил, и полки медленно выстраивались перед Мардонием промокшими рядами.

– Что ты думаешь о его пророчестве? – спросил Артабаз.

Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать свист ветра и шум дождя.

Мардоний пожал плечами:

– Я не верю в пророчества, даже если он и верит.

– Значит, ты не сделаешь его сатрапом всей Греции? Он был верным союзником.

– Полагаю, выбирать будет царь Ксеркс. Скорее всего, это будет перс – возможно, ты, Артабаз, кто знает?

– Значит, ты считаешь, что пророчество неверно? – не отставал Артабаз.

Мардоний бросил на него быстрый взгляд:

– Кто в самом деле может что-то знать? Думаю, если его семье суждено править всей Грецией, то год для этого неподходящий… – Он громко рассмеялся. – Или он не тот Александр Македонский.

Собранная для похода на юг, к Афинам, армия выглядела внушительно. Ливень прошел над ней, словно над грядой холмов или огромной равниной. Зимнее солнце выглянуло из-за облаков, и Мардоний развернул коня на месте.

– Дождь уходит на юг. Думаю, это хорошее предзнаменование, – сказал он. – Мы – буря, Артабаз. Давай напомним об этом грекам.

Глава 17

Персидская армия продвигалась на юг со скоростью пешего путника. Голод или случайное ранение угрожали воинам этой двухсоттысячной армии куда больше, чем какие бы то ни было силы, посланные остановить их. Пайки отмерялись на каждой остановке, и воины бережно охраняли личную миску. Они шли на Афины подобно дождю, так же медленно, неудержимо, неотвратимо.

Армию врага опередили афинские разведчики, промчавшиеся весь путь галопом, рискуя свернуть шею или загнать лошадей, чтобы только выиграть время. Срочно созванные совещания на Пниксе прошли по плану. Каждый член собрания полностью сознавал, что должен делать. Хмурые и немногословные, они приступили ко второй эвакуации. В городе не должно было остаться тех, кого могли бы унизить или убить.

Им было не защитить Афины – без стен, против огромной армии. Это не вызывало сомнений. Стратеги и архонты, не теряя времени, продумывали чрезвычайный план. Командирам флота было поручено сопроводить семьи к причалам. Они выстроились вдоль дороги к морю, поторапливая мужчин и помогая перепуганным женщинам и детям.

Совет готовился к худшему с того дня, как они, совсем еще недавно, вернулись по домам со сгоревшими балками и сломанными воротами. Фила за филой, семьи и их рабы узнавали, куда нужно идти, если зазвучат рога, и где