Нестор-летописец - Наталья Иртенина

— Погоди, — спохватился Захарья. — А считать и писать ты умеешь?

Душило вдруг обиделся. Отодвинул кружку.

— Вот не люблю я этого. Похабно мне такие слова слышать. Кабы от бояр заносчивых — куда ни шло. А от тебя пошто? Мой родитель был градским волостелем в Моровийске, под Черниговом. Как бы он родного сына не отдал в книжное ученье?

— Прости, Душило, — от всего сердца повинился Захарья.

— А ты вот что, — предложил храбр, — отправь со мной своего мальца. У него голова свежая, быстро соображает. Моя-то давно задубела, могу и впрямь оплошать в цифири.

— Отправить с тобой Несду? — Захарья обкатал предложение в уме, и оно неожиданно ему понравилось. — А что, и отправлю! Неча ему здесь порты просиживать.

Душило придвинул кружку обратно и вылил в нее остатки пива из корчаги.

— Вот и поладили. А новгородским купцам я спуску не дам, они у меня вот где будут.

Он сжал кулак, похожий на комель вырванного из земли дерева, и потряс им.

В сенях скрипнула дверь. Несда попытался прошмыгнуть мимо горницы, но не преуспел в том. Захарья заметил его.

— Эй, сын. А ну поди сюда.

Несда вошел, держа низко голову. Ворот рубахи был порван, свита вымазана в грязи.

— Доброго здоровья, дядька Душило, — молвил он, не поднимая глаз.

— И тебе не хворать, малец, — усмехнулся храбр.

— Та-ак, — сурово сказал Захарья, оглядев чадо. — Ну-ка, покажи образину-то, чего прячешь.

Несда показал. Вокруг глаза вспух багрец, под носом не до конца оттерта кровь. На лбу, словно гусеница, расселась толстая ссадина.

— Кто тебя так?

Несда подтер кулаком сопли.

— Коснячич.

— Один? — Захарья все больше строжел и хмурился.

— Вчетвером.

— Просто так или за дело?

Несда пожал плечами.

— Отвечай, когда спрашивают!

— За дело. Коснячич сказал, из-за моих родичей его отец потерял место тысяцкого и тоже бежал из Киева, вслед за князем Изяславом.

Захарья закаменел лицом и некоторое время ничего не мог сказать.

— Из-за родичей — это Гавши, что ли? — хохотнул Душило. — Ну так это он сильно приврал, твой Коснячич.

— Я тоже кричал за Всеслава, — глухо признался Захарья.

Душило удивился.

— А ты-то с какого похмелья?

— Сам не знаю. От тоски, верно.

— А-а, бывает, — согласился храбр. — От тоски и я б мог чего ни то учудить. Душа у меня широкая. Потому и прозываюсь так — Душило. — Он по-доброму глянул на Несду. — Ну что, отрок, пойдешь со мной?

— Куда?

Несда немножко струхнул от непонятного предложения.

— Как куда, в Новгород!

— Душило поведет мой обоз, — пояснил Захарья. — Ты пойдешь с ним, на подмогу.

Несда попытался отвертеться.

— Я не умею торговать, отец!

— Учись! — Захарья пристукнул кулаком по столу.

— А как же училище? — упавшим голосом спросил отрок.

— Больше туда не пойдешь. Писать, считать умеешь, и довольно с тебя. Пускай Коснячье отродье над кем другим измывается.

У Несды из глаз закапали слезы. Он закрылся рукавом и кинулся прочь. Взбежал по лестнице, упал на постель в изложне, лицом в подушку, и отчаянно зарыдал.

Вместе с училищем из его жизни ушли бы и книги. А с книгами он лишался всего — хлеба насущного для души, отрады ума и веселья сердца. Не быть ему истиной обвитым и смыслом венчанным, как князю Владимиру. Не обрести благодать перед Господом, занимаясь ненавистной торговлей.

Несда перестал рыдать и сел на ложе. Бежать из родительского дома! Вот единственный выход. Только куда? В киевских монастырях отец быстро его разыщет. Обители есть и в других городах Руси, но во многих ли заведены книжни? В Ростов к епископу Леонтию? В языческом краю нет ни единого монастыря, и сколько книг наберется у самого владыки, кроме богослужебных и Псалтыри? Да и в Ростов попасть — дело великое. Несда вспомнил горячечные слова княжича Мономаха, обещавшего построить в Ростовской земле стольный город, где будет, конечно же, и книжное учение. Но когда это сбудется? До тех пор ждать — жизнь пройдет без толку.

Прибиться к паломникам и пойти в Святую Землю! Через несколько лет, по возвращении, никто здесь его не узнает. Может, и оплачут, как мертвого. Но возьмут ли паломники обузу — двенадцатилетнего отрока, годного лишь на то, чтоб читать книги и молиться? В пути надо и пищу варить, и одежду чинить, и многое другое уметь. Все это могут делать холопы, вот и выходит, что паломникам выгоднее взять раба, чем отрока, хотя бы и знающего по-гречески.

Несда задумался так крепко, что не слышал, как в изложню вошел кормилец. Лишь когда дядька Изот испустил третий тяжкий вздох, он очнулся.

— Ты чего, дядька?

— Ты уж меня прости, — опять вздохнул кормилец, — хозяин нас с тобой разлучает. В Новгород с тобой идти не велит.

— Дядька, — Несда чуть снова не прослезился, — да ведь я уже взрослый. А ты с Даркой оставайся, может, и сладится у тебя с ней. Она добрая.

— Эх, дите ты, дите, — повторил свою любимую присказку дядька и тоже напустил сырости на глаза.

Несда кинулся ему на шею.

В конце концов, в Новгороде тоже неплохо побывать. Там стоит своя Святая София, и при ней непременно есть книжня, а в книжне, как положено, — ученые книжники. А еще, говорят, в реке Волхове водится злой зверь коркодил, на которого любопытно поглядеть, хоть одним глазком. С таким храбром, как Душило, будет не страшно.

«Вернусь из Новгорода — там решу, что дальше делать», — подумал он.

Осеннее бабье тепло запоздало, но было не в пример ласковее минувшего гнилого лета. В устье Почайны судов не счесть — варяжские толстобрюхие кнорры и пронырливые шнеки, славянские большие лодьи, легкие скедии и однодеревки со всех концов Руси, а больше всего смоленских. От парусов самых разных расцветок и узоров пестрит в глазах. Издали, с Боричева взвоза, кажется, что кораблям тесно: беспорядочно толкутся, брякают друг о дружку бортами и веслами, вот-вот который-нибудь пойдет ко дну. При взгляде с пристаней все выглядит иначе. Кормчие сноровисто лавируют, ворочая рулевыми веслами, находят удобные пути для судов. Каждый знает свое место и, как лебедь в стае, никогда не перепутает, не налетит на другого, не заденет крылом. Стройный порядок царит на пристанях. Одни подходят и разгружаются, другие берут на борт товар и уплывают, третьи стоят подолгу, никому не мешая.

До холодов еще далеко, и в Новгород, хоть он и близко к Студеному морю, должны были доплыть по воде, не перегружаясь на сани. В этом Захарью уверил новгородец Нажир Миронежич, знакомый ему по торговым делам. Сам Нажир вел два насада, груженых грецким баловством, как он называл свой товар, — мешки сушеных фруктов, изюма, орехов, вино и масло в амфорах, ромейская златокузнь и камни-самоцветы, благовония. Новгородец был муж серьезный, твердый в слове и во всем успевавший, во все вникавший. А главное — с доброй душой. Захарья попросил его по давней дружбе ненавязчиво опекать Душила — подсказать где надо, посоветовать как лучше, научить как правильно, поправить, если ошибется. Заодно приглянуть за Несдой — вразумлять в деле и стучать по затылку, когда станет отлынивать. Новгородец обещал все исполнить и при отплытии взял Несду в свою лодью.