Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

И я сам удивляюсь тому, что говорю.

Возвратившись к столу, чувствую, что мне, кажется, стало легче.

– Прекрасный вечер, не правда ли? Что скажешь, любимый?

Джин крепко сжимает мне руку, пытаясь убедиться, что я тоже испытываю восторг.

– Да, в самом деле.

– Тебе понравилось то, что мы ели?

– Очень, точнее, очень-очень. Это будет просто идеально, все очень вкусное.

Пока мы садимся в машину, она смотрит на меня искоса, а потом смеется.

– Это точно? А ты не передумал? Не бросай меня у алтаря! Мы же не будем устраивать ту странную свадьбу, когда невеста ждет жениха… Правда же?!

– Нет…

Джин, словно испугавшись, разводит руками.

– Помогите! Ты сказал «нет» как-то неуверенно. Не вполне убедительно, очень рискованное «нет»!

Я вижу, что ее мать смеется. Они сидят впереди нас; Габриэле за рулем. Они наверняка слышали.

– Да нет же…

– О Боже! А это еще хуже! Нет, нет, черт побери, ты бросишь меня у алтаря!

Она бросается ко мне, смеясь и колотя меня кулачком по спине.

– Ой-ой-ой!

– Ничего, пустяки! Может, ты и не помнишь, но я много боксировала. Я говорю серьезно, никаких шуток! Ну же? Говори!

Она поколачивает меня по бокам, но не столько бьет меня, сколько щекочет.

– Говори!

– Что я должен говорить?

– Что придешь в церковь раньше меня и не будешь устраивать никаких сюрпризов!

– Клянусь, даю слово скаута.

Я целую свои пальцы, несколько раз скрестив их около рта.

– Э, так не годится! Ты, как всегда, врешь!

– Да ладно, я пошутил. Ты считаешь, что я опоздаю? Обычно это я всегда тебя ждал!

– Да, здесь ты прав, – говорит она и становится серьезной. – Ты так долго говорил с отцом Андреа.

– Да.

– Тебе надо было столько всего сказать.

– Просто ему хотелось слушать. Мы говорили о кино.

– Послушай, ну почему ты никогда не говоришь серьезно?

– А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Это тайна исповеди.

– Для него! А ты можешь рассказать все!

– А вот теперь уже ты не хочешь быть серьезной.

Джин замолкает, отворачивается и смотрит в окно. Но совсем не долго. Потом она поворачивается ко мне.

– Да, правда. Ты прав. – Она опять улыбается. – Надеюсь, что, так или иначе, он был тебе полезен.

– Да, он мне нравится, очень приятный.

– Ну еще бы! Чтобы я выбрала для моей свадьбы неприятного? Смотри, он мне дал этот небольшой текст, чтобы я прочитала его на оглашении. Выберем из него, ладно?

– Ага. Так, значит, сегодня вечером мы будем молиться?

Джин мне улыбается, а потом тихо говорит:

– Ну конечно. А ты как хотел? Тут же мои родители!

– Я же не говорил, что этим надо заниматься в машине. Но вот дома…

– Дурак. Мы уже подъезжаем к твоему офису. У тебя же там мотоцикл? Возьмешь его сейчас или поедем домой, а мотоцикл заберешь завтра?

– Нет, не хочу оставлять его здесь. Заодно зайду на минутку к себе в кабинет, а то мне нужно кое-что почитать к завтрашнему дню. А потом приеду к тебе.

– Ладно.

– Вот здесь, останови здесь, Габриэле. Спасибо.

Машина сбавляет ход и останавливается. Я открываю дверцу и выхожу.

– Спасибо за все, скоро увидимся.

– Да.

Они со мной прощаются. Я целую Джин в губы и закрываю дверцу. Машина трогается, а я иду к себе в офис. В нем уже погасили свет. Вызываю лифт, поднимаюсь на свой этаж, открываю дверь. Никого нет, тишина. Включаю свет и закрываю за собой дверь. Подхожу к кофеварке и включаю ее. Беру пульт от музыкального центра, включаю радио, настраиваюсь на волну радиостанции «Ram Power». Вот она, 102.7 FM, с ее слоганом «Ты это помнишь, ты этим живешь». Это кажется случайностью, но звучит песня Лучано Лигабуэ «Иногда ночью». Не думаю, чтобы это было знаком свыше. Иду к себе в кабинет. Дверь закрыта, как я ее и оставил. Вхожу, зажигаю свет. На столе лежит папка с проектом, которую я использовал для прикрытия. Подняв ее, вижу альбом: он в том же самом виде, в каком я его и оставил. Похоже, никто ничего не трогал. Возвращаюсь в коридор и делаю себе кофе. Когда он готов, снова иду к себе в кабинет, закрываю дверь и сажусь за стол. Вынимаю из кармана мобильник и кладу его рядом с альбомом. Ничего нет. Ни одного сообщения. Ни одного звонка. Так даже лучше. Я дую на горячий кофе и смотрю на лежащий передо мной закрытый альбом. Может, мне стоило бы согласиться с тем, о чем говорил отец Андреа. Но ничего не поделаешь: я не могу совладать с любопытством. Так что я делаю глоток кофе, ставлю чашку на стол, смотрю на нее и почти маниакально переставляю ее немного вправо, чтобы она заняла часть пустого пространства, поворачиваю ее ручкой к себе. И только потом открываю альбом.

И возвращаюсь туда, где остановился. К фотографиям ребенка, который растет, взрослеет, улыбается, корчит рожицы, жалуется, смеется как сумасшедший… Он учится ездить на велосипеде, у него получается, он несется под гору с развевающимися на ветру волосами, сжав руками руль. Ребенок, который похож на меня. И все это прошло мимо меня. Вместо меня с ним был другой. Тот, кого на этих фотографиях почему-то никогда нет. Можно подумать, что его вообще не существует. Ни руки, ни плеча, ни одного фрагмента или даже вещей. Может, неслучайно, может, она сделала это ради меня. Но когда я дохожу до последней страницы, то вижу. Всего одна фотография, на которой она с ним. С ним – человеком, который думает, что он отец этого ребенка. И когда я его вижу, то теряю дар речи, не верю своим глазам. В Фейсбуке я его не узнал. Это Лоренцо. Не может быть. Я не хотел знать ничего – ни того, в какой день и в какой церкви это было, ни того, каким был банкет. И, самое главное, я не хотел знать, кто он такой. И теперь выясняется, что это Лоренцо, Лилло. Этот идиот. Один из тех, кто всегда, с самого детства, за ней увивался, классический вечный влюбленный. Тот, кто обычно после всех любовных романов остается твоим другом; тот, кого ты всякий раз встречаешь с симпатией; тот, кто женится на другой, а не на той, в которую он был так влюблен. Но с Баби произошло иначе. Я пытаюсь вспомнить, каким он был, какие-нибудь его особенности. Он хорошо играл в футбол, я несколько раз видел его летом, на пляже в Фенилье, но красавцем он не был. Он был коротконогим, с низко посаженной задницей, широкоплечим, курчавым, темноглазым, с поломанным зубом. Я смотрю на фотографию. Да, он не сильно изменился. Только теперь у него короткая стрижка, и одет он модно. Когда-то мы были одни в доме на море, и он даже явился, чтобы нас позвать – то есть, на самом деле, позвать Баби. Он пригласил нас на вечеринку, но Баби сказала ему, что не пойдет. Только сегодня об этом вспоминал! Нет, мне не верится. Он столько старался, что, в конце концов, у него получилось. Я представляю их вместе; пытаюсь вообразить, как начался их роман, куда он ее водил, где он впервые ее поцеловал, где… Нет, Стэп, хватит. Так нельзя, нельзя браться за старое. Останови свои мысли, заставь их, черт побери, абстрагироваться от всего этого, не распаляй воспоминаний, образов, не усугубляй ту мучительную боль, которую они у тебя вызывают. Постепенно именно так все и происходит, как будто я сам дал себе успокоительного. Внезапно мною овладевает странное спокойствие. Словно внезапно пошел дождь, и все тучи рассеялись. Снова появляется солнце, но радуги нет. Это еще похоже на море во время шторма – темное, с гигантскими волнами, смывающими все на своем пути… Но проходит всего несколько секунд, и снова видишь его ровным, спокойным. Ну вот, хорошо, теперь я даже дышу медленней. Все уже произошло. Как-то раз Полло, увидев, как я прихожу в ярость из-за Баби, как будто только она могла затронуть те струны, которые превращали меня в зверя, сказал мне одну вещь: «Знаешь, что я тебе скажу? Может, тебя это и расстроит, но, может, это и есть истинная причина того, почему ты совсем потерял голову из-за этой чертовой девчонки». И он стал на меня пристально смотреть. И, в конце концов, я рассмеялся. «Из-за чего ты смеешься?» – «Из-за того, как ты мне это сказал: „…эта чертова девчонка”». – «Но ведь так оно и есть. Посмотри, до чего ты себя довел…» И он протянул ко мне обе руки, указывая на меня ими обеими. «Ты не в себе! Так вот: хочешь узнать гениальный вывод, к которому я пришел?» Я сел на мотоцикл. «Хорошо, послушаем». Полло мне улыбнулся и сел на свой байк. Он немного помолчал и, прежде чем я его снова об этом спросил, наконец, сказал: «Одно только слово: „смирись”». Я встал с мотоцикла и жестом послал его к черту. «Отличный вывод! Ты и твои гениальные решения». – «Ты меня недооцениваешь. Запомни это слово: „смирись”».