Записки бандитского адвоката - Валерий Карышев

Вот так и получилось, что в мою консультацию приехал солидный мужчина лет пятидесяти и попросил взять защиту его близкого знакомого Царекова, которого прямо сейчас «прессуют» на Петрах.

Я согласился, совершенно не подозревая, с какими трудностями и неприятностями мне предстояло столкнуться.

Когда на следующее утро я приехал в Следственное управление ГУВД и узнал, что делом Царекова занимаются в отделе по борьбе с организованной преступностью, то понял, что ничего хорошего от этого ждать не придется.

Следователь попался неприятный, на мое вполне законное требование разрешить встречу с клиентом ответил, что завтра на допросе и очной ставке я и смогу побеседовать с ним.

– Да при чем тут завтра и ваши планы, – запротестовал я, – когда мне сегодня нужно увидеться с подзащитным.

Но следователь был неумолим. Это только в Уголовно-процессуальном кодексе декларируется равенство сторон на следствии, а реально хозяином положения оказывается следователь.

На следующий день в назначенное время я приехал на Петровку. За мной уже была установлена «наружка», о чем я, естественно, не имел понятия. На Царекова жутко было смотреть: избили его действительно сильно. Мы стали готовиться к предстоящему допросу и очной ставке. Цареков настаивал на версии, что он требовал и получил деньги, которые, по его словам, принадлежали ему после сделки с обменом его квартиры. Подобные действия можно было в лучшем случае квалифицировать как самоуправство, за которое полагалось два-три года лишения свободы. Статьи по самоуправству и вымогательству, как пограничные, легко переквалифицировать из одной в другую, и опытные клиенты и адвокаты всегда такой возможностью стараются воспользоваться.

Но и следователи по-своему пытаются взять в оборот «погрешности» в букве закона. А наш следователь еще и был агрессивно настроен против обвиняемого и, задавая свои вопросы, пытался поймать Царекова на ответах, которые подвели бы его под статью «вымогательство». Однако Цареков умело защищался. Наступил черед очной ставки.

Вошла пострадавшая Елена Т. По ее версии, Цареков приехал к ней с бандитами и, угрожая оружием и изнасилованием, заставил отдать ему из сейфа деньги.

Когда она все это рассказывала, я по бурной реакции Игоря предположил, что пострадавшая явно сгущает краски.

Наконец можно было задавать вопросы и со стороны адвоката. Я сразу обратился к пострадавшей с вопросом-ловушкой. И в случае удачи был шанс изменить статью, по которой обвинялся Цареков.

Начал я издалека, как бы интересуясь, в каких купюрах были деньги, и между прочим попросил уточнить, была ли это валюта.

Елена, ничего не подозревая, ответила:

– Конечно, валюта.

– А как вы можете доказать, что эта валюта принадлежит именно вам? – спросил я.

– Мои сотрудники могут это подтвердить, – ответила она.

– А каково их происхождение, как они были получены вами? Может, вы их взяли у моего клиента? – с подвохом спросил я.

Следователь удивленно посмотрел на меня, потом на нее, словно угадав мои намерения. Но уже было поздно.

– Да, эти деньги я получила за обмен и продажу квартир через мою фирму, – ответила она.

– Иными словами, вы утверждаете, что валюта была получена вами за совершение операций с квартирами?

– Конечно, – утвердительно ответила Елена Т.

Вот это-то мне и нужно было.

Я стал требовать внести ее слова в протокол. И тут же стал писать ходатайство на имя следователя о возбуждении уголовного дела в отношении потерпевшей за участие ее в валютных операциях (тогда эта статья еще действовала).

Потерпевшая стала волноваться. Следователь пришел в ярость. Неожиданно он потребовал от меня дать подписку о неразглашении следственных действий, рассчитывая запугать меня и пресечь мое стремление ходатайствовать о возбуждении уголовного дела.

А когда начались допросы других свидетелей по делу, сотрудников фирмы Елены Т., то с помощью нехитрых вопросов мне удалось зафиксировать расхождение в их показаниях против Игоря и его людей. Кроме того, я обратил внимание следователя на то, что все сотрудники Елены Т. зависят от нее как от владелицы фирмы, и, следовательно, в объективности их показаний можно усомниться. Мое заявление вызвало еще большее негодование.

Следователь снова стал настаивать на подписке о неразглашении. Но мне и здесь удалось себя обезопасить: я как бы случайно на обороте этой расписки стал записывать свои вопросы и ответы свидетелей по делу. Теперь я мог сослаться на расписку как на важный для меня документ, который я намерен использовать в суде.

Следователь еще больше завелся и начал уже открыто угрожать:

– Да мы вас сами можем задержать и допросить на предмет общения с бандитами и подельниками Царекова, с которыми вы встретились перед допросом в Успенском переулке. И заодно проверим, что вы передали дежурному по ИВС для Царекова. Вдруг там наркотики?

Я понял, что был «под колпаком».

Ни с какими бандитами я не встречался, просто знакомый Царекова пригласил меня взяться за это дело. Что касается продуктов и сигарет, которые я передал дежурному по ИВС, то их проверили и, естественно, ничего не нашли.

– Все, допрос окончен. Я лишаю вас возможности общаться с клиентом, – сказал следователь, – и выношу постановление о выводе вас из этого дела, а также буду писать на вас докладную записку.

На следующий день я пришел на работу в подавленном состоянии и стал, в свою очередь, писать жалобу на следователя. А чтобы обеспечить Царекову защиту, нашел ему другого адвоката.

Но вскоре я узнал новые подробности по этому делу. Следователь грозился неспроста. Как я узнал, именно он вел дело в отношении Андрея Чувилева – адвоката, обвиняемого и впоследствии судимого за передачу наркотиков своему клиенту.

Кроме того, позже оперативникам удалось найти в гараже Царекова целый арсенал, в том числе и противотанковое ружье.

За мной еще некоторое время ездил «хвост», были небольшие неприятности. Но прошло время, все утряслось, и я почти забыл эту историю. Однако неожиданно в Бутырке я столкнулся с тем самым следователем. Мы, кажется, оба вначале растерялись, не зная, как себя вести.

Не знаю почему, но я вдруг улыбнулся и протянул ему руку.

Он тоже заулыбался и ответил на рукопожатие.

– Ну что, воевать не будем? – спросил я.

– Да нет, каждый из нас выполняет свои служебные функции, – ответил он. Секунду помолчав, добавил: – Когда я узнал про ваши неприятности, ну, когда бежал Солоник, то мне как-то даже стало вас жалко. Думаю, работает, старается адвокат, не чурается опасных и трудных дел, а тут такие вот проблемы.

Я узнал от следователя о дальнейшей судьбе Царекова. Его дело было под контролем высокого милицейского начальства. Оформили его «на полную катушку»: бандитизм, вымогательство, незаконное хранение оружия и некоторые другие статьи. Суд приговорил его к девяти годам лишения свободы. Но и Цареков сам себе оказал медвежью услугу. Когда его поместили в СИЗО, то в его камере то ли была прослушка, то ли «наседку» посадили к нему, но он наговорил много лишнего. Правда, не все вошло в уголовное дело. Но он, в частности, сказал, что в Испании живет его семья. В то же самое время в испанские газеты каким-то образом попала информация о привлечении Царекова к уголовной ответственности. По всей вероятности, постарались тут компетентные органы, так как сообщались подробности из его уголовного дела и даже фотография была напечатана. Испанцы по-своему воспользовались этим фактом, и в курортном местечке развернулась кампания против «засилья русской мафии». Семья Царекова оказалась в безвыходном положении. Жена бросила все дела, взяла детей и срочно вернулась в свой родной город на Украине.