Предмет вожделения №1 - Анна и Сергей Литвиновы

Она обиженно похлопала накладными ресницами. Вот заразы, как веки царапают…

– Девушка, милая, – взмолился Михаэль. – Да разве я вам отказываю в тест-драйве? Пожалуйста, езжайте куда угодно… Только не одна, а со мной. Я с вами вместо страховки поеду. И уверяю, что мое присутствие не будет вам в тягость.

– Это дело… – Таня сменила гнев на милость. – Но что же я никак не вспомню, когда в Твери-то была!

Точно – девичья память. Ведь не каждый день Немцов приезжает, и растяжки эти рекламные мне на глаза все время попадались… О, вспомнила! Восьмого мая! Ой, нет, я перепутала! В мае я в Питере была.

Ей показалось, что Пилипчук вздрогнул. Или просто кофе горячий, он обжегся?

– Ну да! – продолжила свой монолог Таня. – Точно! Я как раз на майские в Питер ездила, люблю смотреть, когда фонтаны включают. А в Тверь я всего на один день ездила по делам, заодно по городу погуляла. Тогда и наткнулась случайно на этот австосалон с «Опелями». Это уже в июне было, числа восьмого.

Михаэль наконец перестал на нее глазеть. Все уже рассмотрел или тема разговора зацепила? Заволновался или просто хочет беседу поддержать?

– А вы в Питер ездили отдыхать?

– Нет. Там выставка открывалась, в выставочном центре Союза художников. Не помню уже, как называлась. Что-то вроде «С днем рождения, Петербург».

Меня пригласили на вернисаж, второго мая. Ну а раз уж позвали – я решила в Питере задержаться, погулять, поплевать в Неву…

– Поплевать?

– А я во все реки плюю, где бываю. Ритуал такой.

Вот и в Волгу в Твери плевала. На набережной, где «опельки».

Нет, ни капельки Михаэль не волнуется. Просто болтает с ней и явно не хочет, чтобы она уходила.

– Ну, поедем тест-драйвиться? – Таня решила возвратить разговор в исходную точку.

Михаэль тоскливо взглянул на часы:

– Умоляю! Только не сегодня. Ко мне через двадцать минут из мэрии придут, и весь вечер, как назло, забит… Бизнес! Но завтра в любое время я к вашим услугам.

Он секунду поколебался и добавил:

– Я даже сделаю на ту машину, что вам понравилась, существенную скидку.

Взгляд Михаэля снова уперся в ее грудь, и он повторил:

– Очень, очень хорошую скидку!

– Что ж… – Таня встала.

– Минуточку, – остановил ее Михаэль. И спросил тоном обиженного мальчишки:

– А ваш телефончик? Надо же нам договориться.., о времени тест-драйва.

– Я позвоню вам сама, – пообещала Таня.

Михаэль сразу скуксился. Пришлось одарить его ласковой, обнадеживающей улыбкой. И, выходя из кабинета, усиленно вихлять бедрами.

Когда Таня уже открыла входную дверь, Михаэль вдруг спросил:

– А в Питере на майские хорошая погода была?

«Чтоб я знала!» – фыркнула про себя Таня. На майские она ездила на Кипр, на конференцию по рекламе.

– Да вроде неплохая погода, – как можно небрежней откликнулась она.

– Вы уверены? – усмехнулся Михаэль.

Таня как вкопанная застыла на пороге. Пробормотала:

– Чего-то я не поняла…

– Все-все, милая девушка, – подмигнул ей Пилипчук. – Жду вас завтра на тест-драйве. В любое время.

* * *

Валерий Петрович Ходасевич всегда гордился тем. что у него много друзей и знакомых. И через них он может урегулировать любую проблему и решить любой вопрос. И он часто пользовался своими связями для того, чтобы помочь кому-нибудь, выручить, спасти от неприятностей. Как правило, это касалось падчерицы Таньки, которая обладала удивительной способностью влипать в разного рода истории.

Но вот он сам попал в переплет. И тут выяснилось, что его знакомствам – грош цена. Просто потому, что все они так или иначе связаны с Комитетом. С Комитетом и другими правоохранительными органами.

Но ведь его теперешние враги – тоже родом оттуда. И, значит, он не может выйти на контакт ни с одним из своих людей. Потому что каждый из них вполне может оказаться врагом. Или быть связан с врагом.

Вот и пришлось ему идти на поклон к падчерице.

Боже, зачем он это сделал! Будто бы не знал: где Татьяна – там непредсказуемость, бардак и детская жажда приключений.

Вот и вчера – взяла и сбежала с дачи. Зачем?! И чем она, спрашивается, сейчас занята? Что за идея пришла в ее прелестную головку? Черт побери! Двадцать семь лет – почему же до сих пор жизнь для нее как игра?

Весь день Валерий Петрович бесцельно бродил по комнатам особняка Таниного босса. Пытался размышлять: кто играет против него? Как вычислить противника? Но помимо тех идей, которыми он поделился вчера с Синичкиным и (вот дурак!) с Татьяной, в голову ничего не лезло. А вот сегодня, на свежую голову, ему казалось, что все его вчерашние построения – чересчур стандартны, чересчур в лоб. Что, возможно, имеется иное решение. Свежее, умное, яркое.

Ходасевич позвонил на мобильник Паше. Тот бодро отрапортовал ему, что проверил двух подозреваемых:

– И что?

– Пока голяк.

– Двое – это мало, – буркнул в сердцах Ходасевич.

– Стараюсь. Работаю, – покорно отозвался Синичкин.

– А ты с Татьяной не связывался?

– Нет, – удивился Паша. – А она разве не с вами?

– Она на тебя не выходила? – ответил вопросом на вопрос Валерий Петрович.

– Никак нет.

– Ладно. Какие у тебя планы?

– Есть еще одно дело. Потом подъеду, как договорились.

– Хорошо, жду.

Валерий Петрович вздохнул и положил трубку.

Беспокойство за Татьяну становилось все сильнее, все острее.

Полковник Ходасевич знал, что он ничего не может предпринять. Что ему остается одно: ждать и терпеть.

Умение ждать и терпеть было главным качеством разведчика.

Этому прежде всего научили его в разведшколе.

И это умение не раз спасало ему жизнь.

И тогда, в Брюсселе, когда он восемь раз в течение двух месяцев выходил на встречу со связным из Центра, а тот все не появлялся, а потом выяснилось, что Ходасевич уже был на крючке у натовской контрразведки и Центр искал возможности вывести его из игры – и вывезти из страны…

Умение ждать и терпеть спасло его и в Анголе, когда они со Степанычем тридцать шесть часов напролет лежали на брюхе в болоте, а каждый сантиметр пространства над их головами молодчики из УНИТА просвечивали прожекторами и простреливали трассирующими пулями…

Но теперь… Теперь он не мог терпеть. И не мог ждать. Противное, саднящее чувство вины изводило его. И еще ужасное чувство, что он опаздывает. Что, может быть, уже опоздал.