Между ударами сердца - Кирилл Казанцев

Дома Покровский еще раз позвонил Кузьме, но Поярков так и не включил свой мобильник. Юра выпил аспирин, и когда головная боль наконец-то прошла, он поставил в телефон новую симку и позвонил Аслану.

– Надо встретиться. Есть тема для душевной беседы, – как можно бесстрастнее произнес Покровский.

– Хорошо, давай встретимся. Говори, где тебе удобно, – умасливающим тоном проговорил дагестанец.

– Я перезвоню…

Только Юра успел поменять сим-карты в телефоне и засунуть мобильник в черный кожаный чехол с лентой-вытяжкой, как ему позвонил Кузьма.

– Это ты мне брякал? – вместо приветствия спросил Поярков.

– Да, а куда ты делся, я не понял? И ничего мне не сказал.

– Черт, с этими новыми номерами – никогда не знаешь, кто тебя достает. Я же тебе говорил, что пробью этого борзого по своим каналам.

Юра услышал, что голос у его приятеля был какой-то не уверенный:

– Ты что, бухой? Вчера всю ночь бухал, и теперь у тебя запой?

– Да все пучком, дружище. Я сейчас приеду. Все расскажу. Ладно, меня тут ждут, – Поярков нажал клавишу разъединения.

Это «сейчас» Кузьмы вылилось часа в три с половиной. Именно по прошествии этого времени возле подъезда остановилось такси, и из него вышел, если это можно так назвать, а скорей всего, вырулил на автопилоте Кузьма. В руках он держал изрядно потрепанный букет белых гвоздик. Прежде чем подняться к себе, он позвонил в квартиру этажом ниже. Дверь открыла Владиславовна все в том же фиолетовом халате в мелкий желтый цветочек.

– Это вам! От всей души! Вы очень, очень душевная женщина, – проговорил, запинаясь, Кузьма, при этом левую руку он положил на сердце, а правой протягивал букет Владиславовне.

– Ну, ты, парень, даешь, – зарделась хозяйка съемной квартиры.

– Удачи вам и счастья, дорогая Владиславовна… Я таких женщин до глубины души уважаю, – Кузьма улыбнулся пьяными глазами. – А я вот иду к своему другу, мне надо ему кое-что важное сказать.

– Ты лучше иди спать. Едва на ногах стоишь, – засмеялась Владиславовна.

– Спасибо… Все пучком, все пучком. – Кузьма, шатаясь, пошел наверх.

Владиславовна покачала головой. Она укрыла свое зарумянившееся лицо белыми цветами, вдохнула их едва уловимый аромат свежести и, испытывая удовольствие, прикрыла дверь.

Кузьма долго пытался попасть указательным пальцем в дверной звонок, но у него это, казалось бы, простое действие никак не получалось. Услышав за дверью странный шум, Юрий тихо подошел, но, увидев в глазок, что это его приятель Поярков, открыл.

– О, Юрец, Юречище! Я все узнал, – Кузьма ввалился в прихожую.

– Да, хорош, ничего не скажешь, – оценивающе посмотрел на Кузьму Покровский. – Мне необходимо было тебе кое-что объяснить. Вообще мне нужна твоя помощь, а ты полный аут, просто в стельку.

– Ну, извини, братан, я же не мог пойти к корешу с пустыми руками.

– К какому еще корешу? Что тебе от него надо было?

– О… Этот кореш, не просто мой кореш, а кореш здешнего смотрящего, понимаешь, братуха? – начал заплетающимся языком растолковывать Поярков.

– Кореш смотрящего?

– Смотрящего… А смотрящий – это…

– Да знаю я, кто такой смотрящий… Только чего-то он плохо смотрит, если здесь всем кавказцы заправляют.

Кузьма в упор посмотрел Юре в лицо, словно старался навести резкость.

– Ты, блин, на смотрящего не наезжай, а то я не посмотрю, что ты мне братуха. Это суперчел! И кореш мой тоже суперчел. Ты ничего в сегодняшних рамсах не шаришь. А они нам подсобят.

– Ладно, иди-ка ты лучше спать, – Юрий махнул рукой – он понял, что разговаривать с пьяным без толку, а тем более что-нибудь объяснять.

– А чего сразу спать? Я обратился к уважаемым людям, все узнал про биатлониста, – обиженно сказал Поярков. – Ты знаешь, его погоняло Биатлонист, или Биотлонистый. На зоне его уважали, хотя он и молчуном был, держался особняком. Только стены грыз – на волю рвался… Значит, прихожу я к Камазу с бутылкой и тортом, как полагается… Это он на «КамАЗе» до зоны рулил, понимаешь… Ну, спрашиваю, мол, так и так. Можешь узнать об Ильюхе, здоровяке таком, вроде бы он биатлоном занимался. Недавно откинулся. Ну, Камаз маляву пустил смотрящему.

– Какую маляву? – Покровскому не очень хотелось выслушивать весь этот пьяный бред. – Маляву из тюрьмы на волю посылают, не знаешь, что ли?

– Ты ничего не знаешь… Пустил, короче, по имэйлу, – растягивая букву «м», проговорил Кузьма. – Его дочка, кореша моего, смотрящему вопрос мой отправила. Такая душевная девушка. Наверное, я, как и ты в свою Юльку, в эту Снежанку влюблюсь, – заржал Поярков. – Ну ладно, пока мы с Камазом бутылку оприходовали, она над компом чаровала. А он еще свою достал. И Снежанка с нами коньячок глотнула, тортиком заела. Глаза у нее – ну два колодца чистой воды, как пить дать, глубокие. Только я не понял – или черные они, или темно-синие… Встречу еще – внимательнее посмотрю. Ну, сидим, короче, базлаем о своем, а она нам вдруг читает. С компа своего. Илья этот, фамилия…

– Да знаю я его фамилию, – едва сдерживая раздражение, сказал Юрий. Хотя ему было интересно узнать, на самом ли деле чего-то новое разузнал Кузьма или просто чешет пьяным языком.

Поярков сел на тахту, скрючился, стягивая с себя ботинки. Снял только один и заговорил вновь:

– Фамилия его Прудников. У меня во дворе тоже один Прудников был. Этих Прудниковых, короче, хоть пруд пруди, – опять от своей же шутки заржал Кузьма. – А сел он за то… Слушай сюда внимательно… За то, что руки и ноги выкрутил, ребра повырывал, черепушку всю отбил и знаешь кому? Вот, не знаешь. А я знаю! Брату этого нашего Аслана. И при том было за что. В Москве эти дагестанцы и, кажись, тот же Аслан и Гамзат убили его жену и мать. Вроде сперва замутили какой-то обмен с квартирами. Его мама и жена, пока он был где-то в Америках-Европах, повелись на приманку, хотели с доплатой большую квартиру взять. А остались вообще ни с чем. Все документы фуфлыжные оказались. Те начали грозить судом, а потом и вовсе пропали из виду. Просто испарились. Были и нет их. Менты долго искали и нашли – задушенных в лесу за Москвой. Все нити вели к кавказцам. А главный был старший брат Аслана. Это теперь Аслан здесь всем заправляет. А тогда его братец Рахмет – еще тем волчарой был. Биатлонистый побежал к ментам, в суд – мол, двойное убийство и все такое. Но в суде все эти ниточки кто-то умело – чик-чик – пообрезал золотыми ножничками. Свалили все на какого-то бомжару, которого тоже в морге и отыскали, мол, он их ограбил и грохнул. Биатлонистый, конечно же, не поверил в эту туфтень. И первым делом измордовал Рахмета, но сработал не чисто – тот жив остался. А Ильюху повязали. За справедливый суд, то бишь самосуд, потащили его в суд, – цокнул языком Кузьма.

Он снял второй ботинок, затем долго возился со штанами. Затем все-таки освободился и от них.