Красный космос - Михаил Савеличев

Это была единая композиция, где к возлежащему на стоматологическом кресле слону рвалось сквозь туго натянутую пленку, мастерски переданную скульптором, нечто, смахивающее на богомола, но с клешнями, щупальцами, крыльями, безглазой башкой и раззявленной пастью.

Ярость. Злоба. Ненависть.

Металлическое насекомое готовилось растерзать уснувшего слона – от кончика изогнутых когтей до упакованных в пустотный костюм складок оставался крошечный просвет. Почти незаметный, но именно он навечно разделил этих существ.

– Человек, – сказал Паганель, и Зоя, поглощенная рассматриванием скульптуры, почти ощущая исходящую от нее энергетику злого бешенства, не сразу поняла, о чем говорит робот.

Это действительно был человек. Он лежал у подножия металлического панно, скорчившись, подтянув ноги к животу, обхватив колени руками. Белесый пустолазный костюм, непрозрачный белый колпак, шеврон на предплечье. Член экипажа «Шрама».

Зоя опустилась рядом на колени. Металлический богомол нависал прямо над ними.

– Он жив?

– Мои датчики ничего не улавливают, – сказал Паганель.

И словно в ответ лежащий шевельнулся. Чуть-чуть. Вполне достаточно, чтобы показать – жив. Пока еще жив.

– Бери его на руки, – приказала Зоя. – Вызывай «Красный космос» и передай, что мы нашили уцелевшего члена экипажа «Шрама». А еще… еще передай, что гипотеза Шкловского подтверждена.

Ее беспокоило, как они смогут вернуться на поверхность, но здесь не возникло проблем – стоило встать на место их приземления (или прилунения – даже и не сообразишь, как правильнее сказать), как та же сила подхватила их и быстро подняла на поверхность Фобоса, где поджидала капсула.

Паганель устроил заг-астронавта в соседнем с Зоей кресле.

– Громовая вызывает «Красный космос», – сказала Зоя. – Вернулись на поверхность Фобоса. Готовимся к возвращению на борт. Прошу подготовиться к приему пострадавшего члена экипажа «Шрама».

С точки зрения традиционной медицины пациент был скорее мертв, чем жив. Варшавянский достал с полки микрофиши, вставил в проектор и погрузился в увлекательное чтение труда по некрофизиологии. Могло ли ему когда-то прийти в голову, что он будет пользовать мертвеца? Конечно, во время войны случалось всякое. В условиях полевого госпиталя приходилось оперировать и мертвецов, но только с уверенностью, что это поможет вернуть их к жизни. Но здесь и сейчас!

Роману Михайловичу всегда казалось, что все эти ожившие мертвецы – не более чем сказка. Страшная, жуткая сказка, в которых те пребывали наряду с привидениями, колдуньями и вурдалаками. Если у пациента не прощупывается пульс, не прослушивается сердцебиение, отсутствует дыхание, то такому пациенту одна дорога – на стол патологоанатома. Для выяснения причин смерти. Здесь же предстояло выяснить причины жизни, казалось бы, умершего человека.

Когда его доставили на корабль и он лежал, облаченный в пустолазный костюм с непрозрачным колпаком, Роман Михайлович еще верил, что сейчас все выяснится, что нет никаких некробиотов, нет никакой некрожизни, а вместе с ней и некрофизиологии, некроанатомии, а заодно – и некропсихологии, а ведь таковая вполне могла появиться там, где преобладало некрополе. Первый сюрприз заключался в том, что пустолазный костюм не снимался. Не было в нем предусмотрено его снятие. Все швы тщательно заварены и залиты клеем, а защелки на колпаке расплавлены. Пришлось бывшему военному хирургу вспоминать навыки избавления раненого от многочисленных слоев одежды.

Ему ассистировал Паганель, огромный, стальной, но ловко управляющийся с лазерной горелкой, а самое главное – не подверженный угрозе возможного заражения некровирусами и некромикробами.

Когда робот снял срезанный колпак с головы пациента, то Роман Михайлович чуть не задохнулся от распространившегося по операционной смрада. Смрада разложения. На него смотрел труп. Именно смотрел. И именно труп. Белые выкаченные глаза без радужки. Трупные пятна. Очаги гниения. Распушенный рот с почерневшими губами. Распухшие десны, в которых вкривь и вкось торчали заостренные гнилые зубы.

– Паганель, будь добр, включи дополнительную вентиляцию, – как можно спокойнее сказал Варшавянский, даже с некоторым интересом прислушиваясь к самому себе – стошнит его или нет? – И включи систему охлаждения. Да. Тумблер на два деления.

Не стошнило, все же сказалась закалка полевого хирурга, который на фронте повидал всякого, что может сотворить война с живым человеком. И даже то, что сообразил понизить температуру, оказалось правильным – холод приостановил стремительно развивавшийся процесс разложения.

Затем они с Паганелем осторожно срезали пустолазный костюм, для чего пришлось прибегнуть не к лазерной горелке, а к специально для этого предназначенному резаку, который, однако, с трудом справлялся с многослойной металлизированной оболочкой.

Степень разложения оказалась столь высока, что было боязно дотрагиваться до тела – неосторожное движение, и плоть начнет отслаиваться от костей кусками. Кое-где имелись глубокие разрывы, которые Роман Михайлович даже не пытался шить – гниющая кожа не выдержала бы натяжения хирургических нитей, а залил их специальным клеем.

Холод благотворно подействовал на заг-астронавта. Он пошевелился, напрягся, видимо, пытаясь освободиться от ремней, перехватывающих его поперек тела, раскрыл широко рот, заклекотал, будто в глубине глотки булькала жидкость.

– Нет-нет, голубчик… хм… хе… не двигайтесь, а то развалитесь на куски. – Варшавянский осторожно согнутым пальцем постучал его по плечу с выбитой татуировкой – черепом, из одной глазницы которого вылетал космический корабль. При внимательном рассмотрении в человеческом костяке угадывалось стилизованное изображение Земли.

– Где… я… – глухо сказал мертвец. – Кто я…

– Японский бог, – пробормотал себе под нос Роман Михайлович, – что же ему такого вколоть успокоительного? Нитрогликоль? Или цианид? Паганель, голубчик, а ну-ка снизьте температуру еще на пяток градусов.

Верная догадка. Пик активности мертвеца миновал, он вновь успокоился, лежал неподвижно. Даже трупные пятна слегка побледнели, а многочисленные разрывы сжались до еле заметных царапин.

– Роман Михайлович, вы сами замерзнете, – сказал Паганель. – Вам нельзя долго здесь оставаться. Предлагаю поместить заг-астронавта в морозильный отсек, а вы будете надевать пустолазный костюм для обследования спасенного.

– Пустолазный костюм, – задумчиво повторил Варшавянский, рассматривая полученное при ультразвуковом обследовании изображение внутренностей мертвеца. – Это, глубокоуважаемый Паганель, все равно что делать хирургическую операцию из танка. Ничего, потерплю.

Он нажал кнопку и скатал вылезшие из щели аналого-цифрового печатающего устройства листы.

– Впрочем, насчет его изоляции в морозильнике вы хорошо придумали, Паганель. Разместите его там, а я доложусь обо всем Борису Сергеевичу.