Мужчина-сказка, или Сейф для любовных улик - Татьяна Луганцева

– Я? – выдохнула она.

– Да, красавица, ты!

Кактусова с трудом поднялась – ноги ее вмиг одеревенели.

– Фрося… – попытался было удержать ее Владислав.

Но она лишь обронила:

– Все нормально.

– Вперед, к новым открытиям и подвигам! – поволок фокусник вырванную из зала жертву.

«Господи! Почему? На мне метка, что ли, какая? Сижу, никого не трогаю, с детства не люблю экстрим. Может быть, это проделки веселого директора? Все ему неймется…» – думала Фрося, идя к зловещему креслу, как на эшафот.

Фокусник закрепил ее запястья и лодыжки кожаными ремнями и со всем доступным ему пафосом объявил «смертельный номер». Неожиданностью для Фроси явилось то, что кресло еще стали раскручивать, а она была в платье. Фокусник отошел на десять шагов и прицелился. В зале повисла давящая тишина. Слышался только легкий скрип вращающегося колеса. Казалось, что будет даже слышно, как оторвется капелька пота от лица фокусника и полетит вниз. Мужчина резко взмахнул рукой, вложив всю силу в кистевой бросок, и в воздухе сверкнуло, как молния, лезвие. А затем сверкнуло уже в голове и глазах самой Фроси. Острая боль в бедре совпала с диким воплем присутствующих в цирке. Девушка от шока почти потеряла сознание, а кресло крутилось и крутилось. И вращались вокруг нее яркие огни, бледные пятна лиц зрителей с открытыми в крике ужаса ртами. Наконец она ощутила тепло рук Влада.

– Со мной все хорошо! – произнесла Ефросинья, отреагировав на его прикосновение. Потом посмотрела на свою вмиг превратившуюся в одну большую, пульсирующую рану ногу и на торчащую ручку кинжала.

Это было последнее, что она увидела, если не считать нелепого человека во фраке, растолкавшего всех и закричавшего на чистом русском языке:

– Ты что сделал, козел? Нам мало проблем было?

Белый потолок, белые стены, белые бинты…

Фрося сглотнула, дрожа ресницами.

«Такое ощущение, что я попала на белую вечеринку», – грустно подумала она.

– Можете пройти, она вышла из наркоза, но ненадолго… – сказал кто-то, и Ефросинья сильно зажмурила глаза.

Она не хотела никого ни видеть, ни слышать, а хотела оставаться таким вот «ежиком в тумане», потому что только в этом состоянии в последнее время ей не грозило никакое вмешательство извне.

Но долго притворяться она не могла, потому что чьи-то пальцы начали трогать ее лоб и щеки. Она резко открыла глаза и снова чуть не ослепла от света и белого фона. Над ней склонились трое мужчин.

Белое как мел лицо Владислава, не менее бледное лицо неизвестного ей мужчины и единственное радующее глаз красочное пятно – оплывшее лицо Вацлава.

– Господи, дорогая! – склонился к ней Влад, обнимая и не сдерживая своих эмоций и чувств.

– Ну, ты даешь… – почесал затылок Вацлав.

– Простите меня, а? – сказал мужчина, доселе Фросе неизвестный.

– За что? – почему-то зацепилась она именно за его фразу.

Мужчина вдруг задрожал всем телом, и страшная догадка накрыла Ефросинью с головой.

– Вы фок… фок-к-кус-ник?

– Да. Но я не достану кролика из шляпы, чтобы развеселить вас, я вообще больше ничего не могу! – Мужчина закрыл трясущимися руками свое лицо и зарыдал. Он был высок, красив и солиден по возрасту, и этого ну никто от него не ожидал. Ефросинья даже растерялась.

– Да ладно, что вы так убиваетесь? Хотя, конечно, руки бы вам стоило поотрубать!

– Ты сама как? – шумно высморкался полицейский.

– Не знаю, только в себя пришла. Наверное, вы больше знаете. Я вообще надеялась, что мне привиделся или приснился кошмар.

– Нет, к сожалению, – взял ее за руку Владислав. И пояснил: – Нож вошел тебе в бедро и повредил важный сосуд. Началось жуткое кровотечение, а ты все вертелась на этом чертовом колесе, все крутилась…

– Забрызгивая всех кровью, как фонтанчик водой в саду, – встрял Вацлав. Закрыл глаза платком, в который только что высморкался, и затрясся.

Фрося сначала решила, что помощник комиссара тоже заплакал, и еще было подумала: «С чего бы?» Но быстро поняла, что он всего лишь смеется над собственной дурацкой шуткой. Вернее, изо всех сил сдерживает смех.

– Что вы себе позволяете? – возмутилась она.

– Прости. Меня там не было, но я представил себе все происшедшее так красочно… Ой, не могу! Все! Все! Извини…

– Лезвие пронзило твою ногу насквозь, как масло, и воткнулось в дерево кресла, – продолжил Влад, с укоризной глядя на полицейского. – Нож даже не сразу вытащили. Хорошо, что кость не задета!

– Они у меня очень острые… – задумчиво покачал головой фокусник.

«Просто театр абсурда, – решила про себя Ефросинья. – Один смеется, что женщину чуть не убило. Другой рыдает, как дитя. А третий рассказывает, смакуя подробности ее членовредительства, как глубоко вошло в нее лезвие. Наверное, чтобы подбодрить?»

– Так что с тобой все хорошо. Только кровопотеря была большой, поэтому ты будешь слаба некоторое время, – закончил мысль Владислав.

– Дело не в этом! Почему ты не рассказываешь самого главного? – взвизгнул фокусник. – Не говоришь, что я не виноват? Дело в том, что я метаю ножи с четырех лет, а сейчас мне сорок четыре. Сорок лет практики! Это – сила!

– Я почувствовала, – согласилась Ефросинья. – Силу, я имею в виду…

– Я могу их метать с закрытыми глазами! Никогда в жизни не попадал в живого человека! Вообще я всегда брал «подсадную утку».

– Чего же на этот раз пристал к Фросе? – не выдержал Владислав.

– Да не знаю я ее! Я брал человека с определенного места, а Фрося сидела на нем. Вот я и решил, что помощники договорились именно с ней. Еще подумал, как она очень достоверно сопротивляется, – брызгал слюной фокусник.

– Даже если и так. Что это меняет? То есть в другого человека можно втыкать ножи, что ли? Или ваши «подсадные утки» привыкли к членовредительству?

– Да нет же! Повторяю: мне все равно, кто стоит в колесе, я не попадаю в людей! Вацлав, да объясните же ей! Я не виноват!

– Он правда не виноват, – кивнул полицейский. – Дело в том, что ножи отдали на экспертизу, и было получено четкое заключение: все лезвия слегка погнуты, поэтому произошло смещение центра тяжести.

– То есть нарочно? – спросила Фрося.

– Наверное.

И тут фокусник снова заголосил:

– Ясно, что кто-то сделал это нарочно! Ведь мои ножи – специальный и очень точный инструмент. Я никогда не доверял их никому, чистил и точил сам, о чем все в цирке знали, и никто не прикасался к ним! А тут все ножи погнуты, все! И первый же полетел в вас! Простите меня, Фрося!