Переход - Михаил Соловьев

Он уже нисколько не жалел, что решился на безумное путешествие в румпельной. Беспокоила лишь обратная дорога, да не подвел бы свояк с коровой.

А так все было замечательно! Капитан и матрос с удовольствием слушали за ужином «шпионские» истории Трифоныча. Удивлялись-подыгрывали: мол, как это он решился! А тот иронии не замечал и сыпал новыми подробностями, придуманными тут же, по ходу рассказа.

Бело-сиреневая вспышка накрыла половину расстояния до корабля.

«Такую я намедни из Усть-Баргузина видел», – вспомнил старик и продолжал кричать и топать ногами.

– Ничего себе! Вот дают!

Последний всполох оказался самым красивым и раза в два больше первого. Он поднялся куполом с остроконечной верхушкой, повисел доли секунды, постепенно осыпаясь блестками и стекая струями света, как дождь по стеклу.

За минуту отзвучали далекие раскаты, и разом все стихло, погрузив пространство в вязкую тишину.

Палатки на плато уже не было, там лежал лишь ослепший и оглушенный Николай. В отчаянии он бил кулаками по земле, но видел перед глазами только вспышки. Уткнувшись лицом в подстеленный спальник, он кричал:

– Мишка, сучонок, чего наделал-то! Чего-о-о! На ощупь жить теперь буду! На ощупь!..

Голоса и бесполезные клады

Эта ночь отличалась от предыдущих прежде всего необычными звуками, ранее никогда не слышанными.

Сначала это было непонятное шипение, будто открыли рядом несколько баллонов с кислородом и тот под давлением рвался из кранов.

Потом раздался плеск прибоя, неспешно ворошащего гальку.

Как только появились первые звуки, сразу исчезли посторонние взгляды и другие неприятные ощущения – скорее всего, невидимый «народец» подался-таки «восвояси»…

Шипение и плеск продолжались около часа, а потом все затихло.

Затарившись золотом и совершив обряд на жертвеннике, уставшая четверка быстро уснула под «шум прибоя» и без назойливых взглядов. В обратную дорогу все было готово, и, засыпая, они очень надеялись, что переход – теперь уже в богатую и обеспеченную жизнь – случится во сне.

Однако утром их ждало разочарование.

Первым проснулся Петрович и толкнул Юрку:

– Глянь наружу, вдруг и сами не заметили, как перескочили…

Старый разведчик, умудренный опытом, первым из палатки выбираться не хотел и подначивал парня. «Что там за звуки были ночью? Кто появился? Может, только и ждут, когда первый голову высунет», – тревожные мысли роились в его голове.

Юрка, польщенный вниманием к собственной персоне, все же настороженно посмотрел на мужчину, вспоминая школу покойного Ромахи.

Петрович взгляд парня выдержал, а потом, не отводя глаз, испытующе наклонил голову: мол, боишься?

Отвернувшись, Юрка резко откинул полог и вышел наружу. То, что он там увидел, его обрадовало и огорчило одновременно. Парень надеялся все же, что не станет его начальник соваться сюда, но ошибся.

На вчерашнем месте палатки Петровича стоял сейчас до боли знакомый зеленый брезентовый домик Ознорского в камуфляжных пятнах…

Неожиданно начались «смотрины». Первый взгляд из ниоткуда, затем второй. По спине побежали мурашки. Еще. Надо же, в палатке ни малейшего намека на духов, а тут…

– Мать твою! – только и сказал в сердцах Юрка, присев от неожиданности. Смотри-ка, успел, оказывается, забыть ночью про дискомфорт.

– Ну что же ты? – выглянул из палатки Петрович. – Давай принимай гостей! Объясняй правила поведения и про нас не забудь сказать. А то очнутся сейчас да воевать начнут. Ё-моё, понабежали, твари! – зашипел он и съежился под взглядами обитателей долины. – Не было же вас ночью!

– Зацепило? – засмеялся, осваиваясь, Юрка. – Сейчас привыкнешь. Главное, не заори.

Состояние Мишки было никаким. «Отсутствовало» тело, отключилась какая-то часть мозга, так что думать не получалось. Голоса неподалеку – кто тут? Постепенно всплыли воспоминания, и сознание заработало. Разобранный по частям, он понемногу начал приходить в себя.

Дядька лежал на правом боку. Похоже, с ним происходило то же самое, что и с племянником. Веки задергались, и на лице проступил румянец.

– Живые! – прохрипел он. – А я думал, кранты!

Мишка сильно побаивался получить леща от дядьки за непослушание, но тот лишь слегка толкнул его:

– Как ты?

Не успел Птахин ответить, как послышались голоса снаружи. Дядька потянул из пистолетного кармана ПМ. За ним ручейком побежал тренчик.

– Слушаем, – одними губами шепнул он.

Птахин на всякий случай достал и открыл перочинный ножик.

За стенкой палатки на некотором удалении что-то происходило. Шаги.

– Иван! Ознорский! – неожиданно прозвучал снаружи знакомый голос.

– Юрка! – попытался крикнуть Иван, но получился лишь хрип.

– Я, я, – быстро и вполголоса заговорил владелец юношеского баритона. – Ты тише, здесь орать нельзя: тут эхо дурацкое. Чуть громче крикнешь – и будет потом в голове тарахтеть…

– Ясно! – сбавил прыти Иван. – А что тут за место?

– Прямо как в голубином письме, – ответил Юрка из-за брезентовой стенки, и в голосе его послышался легкий сарказм. – И золото есть, и долина, а выхода нет.

– Давай-ка мы выберемся, а то по-дурацки получается! – вмешался в разговор Мишка.

– Только имейте в виду: у меня с противником перемирие, – торопливо договорил Юрка.

– Ладно, разберемся, – проговорил Ознорский. – Чего уж теперь.

Палатка застегнута не была, и Птахин выбрался первым.

Метрах в десяти от него стоял чужой оранжевый брезентовый домик. Рядом копошился мужик примерно дядькиных лет, а может, и старше.

Увидев Мишку, он поднял приветственно руку и заговорил: – С прибытием…

– Спасибо, – улыбнулся парнишка.

– Не за что! – сдержанно произнес мужчина. – Ты ножик-то убери, – осторожно стал подходить он. – Тут он без надобности…

Только сейчас парень вспомнил про складешок у себя в правой руке.

Позади неожиданно раздались какие-то звуки. Мишка обернулся и увидел, как Иван и молодой парень, которого тот называл Юркой, стали бороться.

– Молодец, живой! – гудел по-отечески Ознорский. – Как ты в переход-то попал, чудила?

– Да я подслушивать шел, о чем говорить будут, а Петрович меня и заметил, – стал рассказывать парень. – Повозились маленько. Я – в нокаут. Потом камень «заработал», а он меня в палатку и утащил…