Метро 2033: Смерть октановых богов - Юрий Харитонов

– Чур тебя, дурочка! – воскликнула женщина и перекрестилась. – Не говори так! Бог знает, что делает! Он обязательно вернет ее нам! Обязательно разбудит!

Макаренко хотела возразить, мол, Бог мог бы пораньше разбудить девочку, чтобы не мучить ни ее, ни мать, только женщина до того разволновалась, что вытолкала Сову из квартиры. Та еле успела впихнуть ей в руки кусок вяленого мяса.

Через год Макаренко вновь ходила в Вологду и случайно встретила ту женщину. И… – о, чудо! – девочка, оказывается, проснулась! Софья украдкой спросила мать, сколько дочь проспала, и та призналась: больше девяти месяцев!

Невероятно! Удивительно!

И именно поэтому Сова собиралась дождаться, когда Руслан проснется. Она не знала, болеет ли он или впал в ту самую пресловутую «кому», но ожидание матери, грозившее затянуться навечно, поразило девушку в самое сердце. И Макаренко готова была также два месяца или девять следить за Русланом и ждать, когда тот очнется. Наградой же… Софья вспомнила глаза той девочки, в которых плескалась безграничная любовь к матери и невыразимая словами благодарность. Вот что будет наградой!

Удостоверившись, что с Русланом никаких изменений не произошло, Софья разожгла печку в углу, которую топила только когда стемнеет, чтобы дымом не выдать нефтяникам своего убежища. Растопила лед в двух кастрюлях. В одной поставила вариться ободранную тушку крысы. Другую забрала к кровати больного, где очень тщательно обтерла его нагое тело и вновь накрыла двумя старенькими одеялами, которые нашла в тюках, что Михаил два месяца назад велел детям погрузить в «Хаммер». Сейчас автомобиль благополучно прятался в соседнем кирпичном гараже, ворота которого открывались и закрывались цепью. Желтый железный монстр был слишком заметным, чтобы оставлять его на виду. К тому же под носом у местных нефтяников, у которых Сова и угнала автомобиль.

Эх! Что за времена были два, почти три месяца назад! Софье ничего не стоило устроить диверсию, отлупить до бессознательного состояния пятерых подростков и угнать «Хаммер» из-под носа у отчаянных головорезов. А сейчас? Готова отложить месть навсегда ради одного пацана, которого, по сути, никто не просил пристраиваться к Макаренко хвостиком и следовать за ней в это опасное путешествие.

Сова грустно улыбнулась. С ней что-то случилось с тех пор, как она познакомилась с толпой детишек и нормальным мужчиной, почти ничем не отличающимся от отца. А еще она подсознательно восхищалась смелостью двенадцатилетнего пацана, который, презрев любые опасности, примкнул к ней. Тем более, что когда-то давно он многого натерпелся от страшных людей, о чем свидетельствовали старые раны.

Это несправедливо! Ведь несправедливо же!

Макаренко заботливо подоткнула края одеяла под матрац и, пока варился крысиный бульон, занялась другим делом. Поставила рядом с кроватью мальчика ведро, насовала в него ветоши и воткнула привезенную ель. Потом заглянула под кровать и выудила оттуда две коробки, в которых в свете лучин поблескивали елочные игрушки. Сова улыбнулась: война – войной, смерть – смертью, но хоть мир необратимо изменился после великой катастрофы, отец навсегда привил своей дочери любовь к семейному празднику. Пусть и не осталось у Софьи семьи – отца убили, зато есть чувство единения с людьми. Вот с этим мальчиком, с теми детьми, что остались в «Приюте», и Михаилом, который принял на себя бремя заботы о них. Это чувство было много сильнее желания спрятаться, остаться одной. И это чувство напоминало ей, как маленькая девочка в новогоднюю ночь засыпает в теплых объятиях отца, разглядывая блестящие и яркие шары, пирамидки и фигурки танцующих и веселящихся людей. Вот что Макаренко было необходимо больше, чем одиночество. Вот что она искала с того времени, как бандиты убили отца.

Сова аккуратно протерла каждую игрушку и стала вешать их на елку. Когда дело было сделано, она добавила вокруг дерева еще лучин, и игрушки заискрились дополнительными веселыми огоньками. Софья же достала из походного рюкзака два пластиковых стаканчика и темную бутылку с узким горлышком, обернутым блестящей фольгой. С видом знатока девушка повернула бутылку к свету и торжественно прочитала:

– «Советское шампанское»! Я тебя выпью, чем бы ты ни было!

– Мне нальешь? – попросил слабый, срывающийся на шепот голосок из-под вороха одеял. От радости Сова чуть не подпрыгнула. Она готова была вытащить мальчишку из кровати и обнимать, обнимать, обнимать… Вместо этого, чтобы не пугать, весело посмотрела на Руслана и улыбнулась:

– Конечно! – девушка откупорила бутылку, разлила пенящийся напиток по стаканчикам и подала один мальчику. Тот вынул из-под одеяла дрожащую от слабости руку и взял стакан. – Ну! С Новым годом! С новым счастьем! За то, что ты, наконец, начал поправляться! Ура!

– Ура! – слабо протянул Руслан и чуть пригубил шампанское. Потом спросил: – А что такое Новый год?

– Как? – удивилась Сова. – Ты не знаешь? Это подсчет годков миру, в котором живем! Провожаем ушедший год, встречаем новый и надеемся, что у нас будет еще много новых следующих годов…

– А! – вдруг вспомнил Руслан. – Батюшка в Юрьеве говорил, что сейчас идет две тысячи тридцать третий от Рождества Христова. А теперь, значит, должен начаться две тысячи тридцать четвертый, а потом тридцать пятый…

– Не! – возразила девушка. Она быстро выпила из своего стаканчика и налила еще шампанского. – Ничего ваш батюшка не понимает! Он совсем глупенький. Сейчас новый мир, так? Так! Поэтому и отсчет лет должен быть для этого мира, а не от какого-то гипотетического Рождества никому не известного человека. Поэтому сейчас был всего лишь двадцатый год после Войны и начинается двадцать первый. Так вот! Начинать, так с нуля.

– Здорово! – совсем не весело проговорил Руслан. – У нас ели росли напротив крепостных стен, но мы их не наряжали. А игрушек не было и подавно. Помню, Машка и Игорек – соседи – играли в деревянные игрушки, им дядя Василий выстругал из дров. А вот чтобы таких красивых… не было.

– А у нас с отцом… – Тут Макаренко ненадолго замолчала и залпом выпила содержимое стаканчика. Внутри стало жарко и захотелось плакать от воспоминаний о папе, но Сова сдержалась. Хоть ей и тяжело, но Руслану, учитывая его шрамы, может быть, в сто раз тяжелее. – У нас была традиция. Пока я была маленькая, отец приносил каждый год елку и добывал игрушки. И мы этот день проводили вместе. Всегда-всегда, пока… Вот только в этом… в этом…

– Со мной? – переспросил Руслан. Он слишком серьезно посмотрел на девушку, слишком понимающе для двенадцатилетнего пацана, отчего Софье еще больше захотелось плакать, и она отвернулась в сторону.

– Без него. Без отца, – быстро проговорила девушка. – Это первый Новый год без отца, а я… а я даже не могу пока…

– Отомстить? – как-то тихо и виновато переспросил Озимов. Он осторожно поставил все еще полный стаканчик на пол и уставился в потолок. – Ты извини меня!

– За что? – прошептала Сова, и ее плечи вдруг вздрогнули. Раз, второй, потом затряслись сильнее, послышались тихие всхлипы, затем громкие рыдания. Макаренко плакала навзрыд и не могла остановиться. Ей очень сильно не хватало отца, и если раньше она не могла показать свою слабость кому бы то ни было, то сейчас, из-за выпитого шампанского, не смогла сдержаться.