Зима 1238 - Даниил Калинин

Не пойдет.

Князь повел дружину вперед, надеясь выиграть время своим людям, надеясь преградить путь головному отряду поганых прежде, чем ворог поравняется с более удобным для засады местом в нескольких верстах к северу. Стоит поспешить…

А пока, чтобы не предаваться до схватки изматывающими душу волнениями, ослабляющими и тело, и волю, Михаил Всеволодович волевым усилием заставлять себя вспоминать все, что было сделано за последние седьмицы, все свои приготовления. Как ни странно, думы о его пусть и частично напрасных трудах, князя все же успокаивали…

Клич о наборе в новое ополчение бросили во всех уцелевших селениях по Прони — точнее на укрытых в лесах стоянках. Но и сами люди, уставшие от выживания в глухих чащобах, спешно потянулись в устоявший перед погаными город, как только по округе разнеслась весть о поражение татар. Впрочем, их пытались остановить, развернуть, предупредить, что в Пронске просто нет места — но люди не слушали, не хотели слышать… И ведь как-то же обустраивались! Размещались в одной избе тремя родственными семьями, находили кров в сенниках и овинах, где воздух согревали не печи, а дыхания множества набившихся внутри людей… Открыли свои врата церкви — а князь так или иначе получил пополнение ратников. Пусть в большинстве своем или очень молодых, или очень старых, но ведь все еще способных поднять топор! Или верткую половецкую саблю… Новоиспеченных ратников принялись до седьмого пота гонять дружинники, сами понимающие, как мало времени на самом деле у них в запасе. И потому к моменту прибытия в город Егора (все-таки привычнее величать «боярина» по старинке), ополчение Пронска выросло на пять сотен уже относительно неплохо подготовленных, вооруженных и снаряженных воев, разбавленных поправившимися от ран опытными гридями!

Другое дело, что против орды это была капля в море…

Шансов отбить Пронск не было — выслушав Егора, князь это понял отчетливо. Пусть даже с прибывшими с тысяцким головой дружинниками число защитников града перевалило за две тысячи, удержать поганых на внутренней, тыновой стене шансов нет. Конечно, горожане давно уже принялись восстанавливать внешнюю — но до завершения работ им требовалось не менее семи-восьми седьмиц, коих у обреченного города не осталось. Вдобавок к тому, от отправленных на север сторож прибыл гонец: замечены разъезды поганых! И пусть главные силы орды следуют с не очень большой скоростью, но головной отряд наверняка бежит налегке, вдвое, а то и втрое быстрее! И он вполне может помешать с выводом жителей из града… Особенно если отряд этот будет достаточно для того велик.

И вот, навстречу ворогу следуют по льду Прони три сотни гридей старшей дружины — отборный отряд телохранителей князя, его личный «священный отряд», как у древних эллинов… Именно они всегда были под рукой — и более того, они всегда были верхами! И хотя после гибели тумен Бурундая и Кадана в распоряжение Михаила Всеволодовича оказались целые табуны лошадей — но в большинстве своем это были легкие степняцкие кобылки, не подходящие для конной сшибки грудь в грудь. Да и кормить их было особо нечем… А потому великое множество захваченных животных (сильно исхудавших и обессиливших, нередко пораненных или уже больных) пустили под нож, на радость народу, вдоволь наевшемуся вареного мяса; лучшие же куски завялили или закоптили… Это было весьма кстати с учетом новоприбывших в град беженцев.

И потом, на сборы оставшейся тысячи требовалось время — время, которого у прончан быть может, уже и не оставалось… А потому Михаил Всеволодович, практически одновременно получив известия и от Егора, и от собственных сторож, поспешил собрать всех, кого смог, после чего приказал воеводе Ратибору готовить оставшуюся часть дружину к скорому выходу вслед за князем — кому на лыжах, кому на лошадях. С ними следовало выступить и рязанским гридям; две трети имеющихся станковых стрелометов (опять-таки придумка недавнего порубежника!) они должны были взять с собой. Оставшиеся же десять малых пороков князь выделил Мирославу, коего он поставил старшим над сотнями ополченцев, поручив ему также подготовить поспешный выход людей из града. Воев ополчения князь решил поберечь от верной гибели в схватке на реке — и потому, что было жалко юнцов, и потому, что их гибель в засаде ни на чтобы бы не повлияла. Другое дело, если поганые успеют перехватить хвост обоза беженцев — вот там юнцы и старики будут биться вдвое яростнее, защищая своих родных, и действительно могут задержать татар, покуда люди не оторвутся от погони в лесах…

Не слушая ни плачущую сестру, молящую его поберечься — Ростиславу Михаил отправил лесной тропой навстречу рязанцам в первую очередь, выделив для ее защиты три десятка дружинников — ни обоих воевод, предлагающих самим возглавить головной отряд, князь поспешно покинул город, взяв благословение у владыки Александра. В сущности, благословение на смерть, которую, как видно, молодому князю суждено разделить со своими воями… И пожалуй, это же была одна из тех причин, вследствие которой Михаил Всеволодович решил лично возглавить гридей. Ибо он уже многие годы знал своих личников в лицо и по именам, знал их семьи, крестил их детей, пировал с ними за одним столом, вместе с ними сражался — и для него дружинники стали второй семьей, стали его братьями по оружию. Кроме того, Михаила воспитали на древних сказаниях о мужественных и доблестных героях эллинов, вроде Ахилла или царя Леонида, былинах о русских витязях — Илье Муромце, Добрыни Никитиче, Никите Кожемяке, Михайле Потыке… Наконец, на преданиях о князьях-воинах: Святославе, победителе хазар, болгаров и греков, Мстиславе Храбром, сразившем в личном поединке могучего Редедю-касожца, богатыре Святославе Ярославиче, с вчетвером меньшей ратью разгромивший половцев Шарукана при Снове… Никто из них не бросил бы верных гридей на смерть, сам оставшись в стороне! И сейчас, ведя за собой триста отборных воев, совсем еще молодой князь, не успевший толком узнать жизнь, не успевший завести семью (рано ведь еще было!), и по-прежнему грезящий ратной славой — в душе он не мог не сравнивать себя с царем Леонидом, прикрывшим отход рати с горсткой личников, «священным отрядом» Спарты!

Но помимо мальчишеских грез, князем двигали также и ответственность перед его народом, и одновременно с тем черная безысходность. Еще с давних времен повелось, что военными вождями становились лучшие воины племени, способные пожертвовать собой ради спасения сородичей. А князья — это не только военные вожди, это еще и правители, и в понятиях Михаила их ответственность за свой народ была еще выше. Значит, он должен был сделать все, чтобы люди его земли спаслись, должен задержать ворога, дать время Ратибору и Егору подготовить засаду!

Безысходность накатывала от того, что Пронск погибнет в любом случае — ибо он сам приказал поджечь его Мирославу, когда последние жители покинут град. Ибо нечего оставлять поганым запасы еды, что прончане не успеют вывезти, нечего оставлять им теплые жилища, которые ордынцы смогли бы использовать для отдыха. Тем более, что и татары сожгли бы покинутый град, как жгли до того брошенные поселения по Прони… Но возродиться ли после пожара Пронск, возвысится ли вновь удельное княжество? Или Юрий Ингваревич воспользуется удобным моментом, чтобы избавиться от старого союзника-соперника, и расселит уцелевший люд в своих землях? И тогда лишь черное пепелище останется на месте некогда красивого и добротного княжеского терема, родного дома Михаила…