Невеста стального магната - Елена Гром

Нет, нет, теперь я осознаю другое.

Я скованна страхом, что больше ему не нужна.

Парадоксально, но факт. После секса и моей истерики я потребовала отвести меня к родителям, и он так и сделал. А потом попросила устроить меня в театр. Он и тогда подчинился.

И на этом все.

Я снова осталась наедине с воспоминаниями и мыслями, где главенствует Распутин. Сволочь стальная.

Открываю дверь личной гримерки и хмурюсь. Свет я оставляла включенным. И только я поднимаю руку, чтобы озарить тьму. Как сама тьма касается ее, сжимая тисками пальцы.

Я не могу пошевелиться от страха, что это сон, когда тьма закрывает за моей спиной дверь, щелкает замком и прижимает к стене. И моя тьма имеет руки, что могут причинять боль, столь же острую как наслаждение. И моя тьма имеет лицо, черты которого я различаю даже в темноте. Она имеет голос, побуждающий меня задерживать дыхание, чтобы не пропустить ни слова. Ни звука.

— Обожаю смотреть, как ты умираешь, но еще сильнее мне нравится смотреть, как ты умираешь вместе со мной, — слышу, впитываю, наслаждаюсь и просто хмелею, как только жесткие, сухие губы касаются моего рта.

И словно в омут погружаюсь, целую, целую. Остановиться не могу. Даже подумать о том, что делаю. Просто растворяюсь в жестких губах, что давлением вынуждают впустить язык, в руках, что, шурша, поднимают длинные юбки, в желании, что трется о бедро.

И кажется, выхода назад нет, да я и не ищу. Мне слишком хорошо и спокойно сейчас, кажется, что эти месяцы существовала по инерции.

А сейчас живу. А сейчас круги перед глазами. А сейчас тело жаждет любви. И вот уже с него слетает пиджак, и вот мои руки просто рвут рубашку. Больше. Больше Мне нужно его больше. Тело. Губы. Руки. Член, что спустя несколько манипуляций оказывается у меня в руках. Твердый, большой, увитый сеткой вен, он константа моей жизни.

Я могу до конца не понимать Бориса, но рычаг управления им я знаю вдоль и поперек. И сегодня нет доминанта, нет послушной собачонки. Только мужчина и женщина, желающая показать, насколько скучала. Настолько, что просто стекает в ноги, без напоминания проводит языком вдоль всей плоти, без требований и напора обхватает губами кончик.

— Нина, блять, — дергается Борис, ставя руки на стену и давая мне возможность руководить процессом. И я делаю это. Беру в рот. Облизываю, сосу, глотаю слюну, сама добираюсь горлом до конца. И отчаянно стыжусь своей смелости. Ведь я так хотела противостоять ему, я так хотела держаться от него подальше. Но вот одно его появление, и я на коленях.

Я больна. И мое единственное спасение здесь, теряется в похоти и активно долбит мой рот, постоянно приговаривая, какая я умница. И эта лучшая похвала для шлюшки, какой я, наверное, навсегда останусь для Бориса. Законной шлюшкой, которую он, так и не кончив, поднимает, жадно целует и уже в спешке задирает юбки, чтобы пронзить плотью, чтобы показать мне, что, как бы сильно я не хотела убежать, прибегу я все равно к нему.

— Ох, Борис, — только и выговариваю, когда член настолько глубоко, а темнота скрадывает одно из чувств, обостряет остальные. Особенно слух. Так что пошлое движение члена во влагалище слышится как порно, включенное на максимум в кинотеатре. И голос. Боже, как я обожаю этот басовитый голос. Который отмерен в строгих порциях. Таких, чтобы научить, таких, чтобы полюбить.

— Будь я на месте Отелло, я бы выебал тебя, потому что умереть для тебя будет слишком просто, — шипит он мне в шею, продолжая таранить нутро. — А потом бы привязал к кровати и снова выебал.

— Господи, — фантазии о том, как Борис в образе мавра трахает меня на сцене, выводят ощущения на какой-то невообразимо новый уровень. И стоит ему порвать мой корсаж, дергая бедрами на максимальной скорости, и впиться губами в кончик сосков, как взрываюсь ярчайшим оргазмом, сотрясаясь, пока он продолжает двигаться напрямик к своему. Часто-часто толкаясь внутри, пока я расслаблено вишу в сильных руках. И это все продолжается, кажется, за громким дыханием и хрипами Бориса я слышала стук, но потерялась, когда он нашел пальцем кнопочку клитора, а кончик члена нашел анальное отверстие.

— Борис…

— Ты кончишь снова, — убеждает он и влажным от моих соков концом с трудом и с моим сбившимся дыханием проникает внутрь. И я же не знаю, от чего кричу, от боли, что возникла, когда вся плоть оказалась во мне, или от стрелы оргазма, убившего весь дискомфорт. Я только понимаю, что спустя мгновение Борис гортанно выдыхает и заполняет меня раскалённой влагой.

А потом долго-долго дышит в шею, долго гладит спину, волосы. А меня потряхивает. В особенности от осознания, что ради такого Бориса я буду готова стерпеть все. Любые манипуляции. Любые обиды. Боль и страдания. Но теперь я не могу себе этого позволить. Только не теперь.

— Поехали домой, — безапелляционно заявляет Борис, а я отвечаю так, как должна.

— Нет, Борис. Мой дом в Новосибирске. Рядом с родителями. Подальше от тебя.

Борис тянет руку вверх. Вспыхивает свет. Теперь во всей красе видно, чем мы только что занимались. Но мне не стыдно, просто тело еще потряхивает, ну и хорошо, что дверь закрыта. Не хотелось бы, чтобы кто-то увидел меня в таком состоянии. Растрепанной, со спермой, стекавшей по ноге. Но еще страшнее, если кто-то увидит состояние Бориса. И дело не в растрепанных волосах или ткани, которая свисала вместо некогда белой рубашки. Взгляд. Он как манит, так и отпугивает. Серые глаза стали цвета дождевого неба, а скулы напряглись.

— Мне казалось, что ты хоть немного поумнела.

И почему каждое обидное слово от него я принимаю как удар хлыста. Но это было раньше. Теперь я могу словить кончик, чтобы удар не располосовал мне кожу.

— Вот именно, Борис! Я поумнела. И самым мудрым будет держаться от тебя подальше.

— Но трахаться? — поднимает он густую бровь, а я все-таки протискиваюсь мимо и иду к зеркалу, где отлично отражается мое покрасневшее от жара лицо, засосы на шее и прическа, полностью уничтоженная грубыми пальцами.

— Это физиология. В этом тебе нет равных…

— Думай, что говоришь. Если бы я не знал каждый твой шаг, то мог бы подумать, что ты сравнивала…

— Ну что ты, — устало падаю на стул и беру салфетки, чтобы вытереть подтеки. — Я же не настолько жестока, чтобы лишать жизни еще одного беднягу.

Борис тут же оказывается возле меня, разворачивает стул и нависает, словно скала, способная раздавить. Но теперь у меня тоже есть способ им манипулировать. То, о чем даже его слежка не могла помочь узнать.

— Давай ты перестанешь дурить…

— А то что? Убьешь меня? Может быть, лишишь квартиры моих родителей? А может быть, будешь шантажировать тем, что отберешь ребенка? — пытаюсь вытираться, но руки дрожат, а смотреть ему в глаза больше не могу. Он давит. Он практически высасывает душу. И мне стоит огромных усилий, чтобы держаться и не броситься к нему в объятия с визгом: «Твоя!».