Невеста стального магната - Елена Гром

— Ты издеваешься?! — прикрикиваю я, но резко тушуюсь, когда заходит папа. Он распахивает объятья, но потом, опомнившись, протягивает руку Борису. И тот ее жмет. Тем, что он привез сестру, он фактически уничтожает конфликт, что возник у него с отцом два года назад. Тот, из-за которого он чуть отца не убил, а я, защищая отца, выстрелила в Бориса.

И что теперь. Легковерный папа жмет руку врагу и горячо благодарит за устройство жизни его дочерей. Я закатываю глаза. Не могу находиться в этом царстве раболепия.

— Папа, ты ему так руку оторвешь. И Борису надо на самолет…

— Еще раз спасибо вам за все. Не могу сказать, что согласен с вашей политикой управления заводом…

— Оно мне и не нужно, — кивает Борис и проходит в коридор. Я за ним и на тесном пространстве мы все-таки умудряемся надеть обувь, взять сумки и выйти за дверь по три раза обнявшись с родителями.

Как только мы садимся в машину, я тут же хочу задать вопрос, который до сих пор бьется птицей в клетке моего черепа, но не успеваю. Жадные губы Бориса накрывают мой рот, а перегородка в машине закрывается, оставляя нас фактически наедине. И если поначалу я теряюсь, плыву, чувствуя долгожданный

поцелуй, язык, что орудует, порабощая меня, то стоит Борису сжать мою грудь, прихожу в себя. Сейчас она стала сверх чувствительной и грубость неприемлема.

— Да стой же ты, — отпихиваю и, чтобы он очнулся, хватаю за член так сильно, как только могу. Борис усмехается и шепчет мне в губы…

— Что-то слабо….

— Ты не ответил на вопрос, и я все еще зла на тебя! И сестра могла обрадовать родителей…

— А ты рада, что счастливы они. Особенно, когда у них есть возможность вернуться в Усть-Горный.

— Что? — как же я его ненавижу. — Ты хоть посоветовался с ними. Или, как обычно, поставил перед фактом?

— Они рады… Они будут рядом с тобой…

— Если я буду жить там, что далеко не факт… Так ты любишь меня?

И снова молчание, за которое я готова его просто пришибить. А оказывается, что мы подъехали к отелю, куда он сразу ушел переодеваться. Я остаюсь в машине и перебираю в фантазии способы расправы с мужем. Пожалуй, для этого действительно стоит выйти замуж.

Через десять минут возвращается в привычном костюме Борис и дает команду ехать в аэропорт.

— Ты специально издеваешься? Маринуешь меня…

— Сейчас ты на эмоциях и не способна воспринять ответ.

— Да что тут воспринимать?! Я задала простейший вопрос. Тебе нужно ответить только «да» или «нет». Любишь ли ты меня?!

— Нет.

Даже когда я узнала о манипуляции с целью обезвредить Генерала, я не была настолько зла.

Внутри рождается тайфун, смешивая собой злость, обиду, ненависть!

"Нет"?!

Да как он посмел! Как он мог так со мной поступить?! После всего, что я перенесла по его вине, он говорит мне, "нет"?!

Все эмоции, что бушуют во мне, вкладываю в попытку дать пощечину. И когда Борис блокирует удар захватом ладони, бью второй рукой. Но и тут он предугадывает и резким движением, укладывает меня на лопатки.

— Отпусти меня! Ты же огромный! Раздавишь! А я между прочим жду твоего ребенка! Или тебе на него наплевать так же как меня? Слезь! А то… А то…

— Про то, что ты беременна забыла ты и сама, когда замахнулась своей тоненькой веточкой. Забыла, что в прошлый раз ты ее сломала?

— Жаль я тебе ничего не сломала! — визжу я, но резко умолкаю, когда его язык прорывается внутрь рта, словно завоеватель. Он жадно орудует внутри.

Борис пьет из меня негатив, делая мягкой, податливой, готовой на все. И, справедливости ради, надо признать, что он даже не пытается давить на живот. Он поставил колено между ног, так что от длительного поцелуя я невольно начинаю об него тереться промежностью.

Обнимаю сама, участвую в схватке языков. И теряю возможность соображать. Особенно, когда его пальцы проникают под тонкое платье и пролезают за резинку трусиков.

Не могу ничего с собой поделать. Лишь хрип «Борис» рвется из горла и я выгибаюсь, когда он касается горошинки своими крупными пальцами. Проникает внутри влажной щели, прокручивает и влагу принимается растирать по клитору. Медленно, протяжно, растягивая экзекуцию, вынуждая меня стонать позабыв, что едем мы в машине и вообще не одни.

Несколько раз мне удается открыть глаза, но плавленый металл его взгляда убивает возможность дышать, а пальцы становится более резкими. Трут с все меньшей амплитудой, пока я оттягиваю волосы Бориса и не стону ему в рот.

— Ненавижу, — только и шепчу я, когда звон в ушах становится тише, а тело расслабляется. И я лежу, часто-часто выдыхая воздух.

— Успокоилась? Готова слушать?

— Ты садист. Только вместо применения силы ты используешь силу похоти. Слушать про то, что ты меня не любишь?

— Нет. Слушать про то, что любовь слишком непостоянна, чтобы так обзывать то, что я к тебе испытываю.

— Непостоянна, — откашливаюсь. — Но ради любви совершаются подвиги, пишутся песни, ради любви люди живут…

— Они живут ради того состояния, что вызывает в них любовь. Порой даже объект любви и не нужен. Главное чувства.

— А ты конечно не знаешь, что такое чувства, — начинаю заводиться снова, но Борис вдруг обхватывает влажными пальцами мое горло. Больно не делает, но давит, но голос его становится сиплым, еле слышным. Но самое главное энергетика, она подавляет, вынуждая каждой клеточкой воспринимать происходящее.

— Чувства можно подавить. Любовь можно убить Объект любви можно не видеть. Но все это никак не связано с отношениями между нами. Я буду убивать, красть, обманывать, делать больно, я буду делать все, чтобы ты была со мной…

Мой собственный голос пропадает, это слишком даже для Бориса…

— Любовь как стекло и даже закалив его, оно хрупко. То, что я испытываю к тебе, металл, и даже кинув его в огонь, ты не сможешь его уничтожить. Разве что форма изменится.

— Борис…

— И больше никогда я не хочу слышать разговоров о чувствах и любви, это ясно?

— Ясно, — сглатываю ком слез, но они все равно льются из глаз. — Ты псих…

— Значит быть тебе вечной медсестрой в нашем сумасшедшем доме… — обхватывает он мой затылок и жадно целует.

***

В аэропорту мне становится грустно. После такого признания, а ничем другим я назвать это не могу, Борис уезжает. Мы не виделись две недели, а теперь он снова уезжает на две.

— Отменить поездку нельзя? Ну, то есть… — он поворачивает голову, уже разговаривая по телефону, и я отвожу взгляд. Ну, разумеется… Все ясно. Он уже занят, словно не было признания, словно он только что не сводил меня с ума поцелуями.