Последний рубеж - Алексей Крупнов

особенного. Вода, вода и ничего прикладного. Заодно думаю, чем заняться дальше, — улыбнулся молодой человек.

— Есть идеи?

— Скорее всего, в университете останусь. Управлять я не умею и предприятия не люблю, — засмеялся он. — Пойду, видно, по стопам отца, царствие ему небесное… А так — что тут загадывать, видите, какие дела у нас творятся?

— Давай, Антоха, к нам в Москву. Мы что-нибудь тебе придумаем, — внезапно выпалил Олег.

— О-о-о, нет уж, только не это. Ваша суматоха мне ни к чему, мне моего университета пока хватает. Тут отец трудился, да и мама не горит желанием куда-то ехать, а одну я ее не оставлю. Помню, когда диплом получил, нас Игорь долго и упорно к себе зазывал. Мы с ней вдвоем посидели и решили — останемся дома.

— Да и куда я класс со своими оболтусами брошу? Срослась я со школой, и до пенсии рукой уж подать, — поддержала сына тетя Люда. — Дом есть дом, Ярослав. В моем возрасте хочется жить, а не обживаться. А в скором времени все обязательно наладится. И Игорь, дай бог, вернется.

— Что сказать? Вы оптимисты! Снимаю перед вами шляпу! — восторженно произнес Ярослав.

— А как иначе? Даже сейчас нужно позитивно мыслить, — уверенно ответил Антон.

— Может, и так, но на голом оптимизме далеко не уедешь. А перспективами, к сожалению, здесь пока не пахнет, так многие говорят.

— Мне без разницы, кто там и что говорит! — слегка повысил голос молодой человек. — Мы не голодные, и хотим быть здесь потому, что любим свой дом. У нас с родиной, Ярослав, проблема! Кому-то она Украина, кому-то — ностальгия по Союзу, а у кого-то ее и вообще нет. Есть и такие, кому на дом свой наплевать, вот они и говорят то, что им выгодно, — себя оправ — дывают.

— И кто же из них сделал результаты референдума?

— Кураж, надежда и некоторые события — вот что сделало результаты. Тут не Россия, тут никто не будет ликовать, стоя по колено в грязи. Гуляй, поле, наши хаты с краю! — усмехнулся Антон. — А с большой родиной нас теперь мало что связывает, тем паче она о нас ноги вытирает. И не о чем нам теперь горевать, как только о родном доме — Донбассе!

— Смело! — поддержал порыв двоюродного брата Олег.

— Как есть, так и говорю, — продолжил Антон. — Но тут очень слабое самосознание. Русские и украинцы утратили свои различия. Так сказать, победила культура советская, а русский язык родной для подавляющей части населения — но и Россия как бы не наша. И отсутствие фундамента приводит к аморфности в отстаивании собственных интересов. Но сейчас все меняется — и виноват в этом Киев, который ну очень грубо работает! А как итог, зарождается самосознание и крепнет любовь к многострадальному отечеству, нашим степям и терриконам. Мы дети Донбасса, уважающие труд рабочих и подвиг солдат, прогнавших с родной земли оккупантов! Здесь Жукова почитают, а не Бандеру! И это сознание будет только расти.

Антон, покрасневший и разгорячившийся, с не по годам хорошей речью и горящими глазами страстного оратора, набирал обороты, словно поток, прорвавший дамбу.

— Мы сначала скептически относились ко всяким там народным губернаторам, захватам зданий. Будь референдум на месяц раньше, результат, наверное, был бы другим. Но на вопли с Донбасса они закрывали уши, и, ко всему прочему, в нас стали стрелять. А уж Одесса поставила окончательную точку. У нас разная правда и, получается, разные дороги.

— А если война, Антоха? Настоящая война? — спросил Олег, испугав этим словом Людмилу Анатольевну.

— Будет день — будет пища. А если война… Не хочу об этом.

Глава 24

Ярослав лениво открыл глаза. Утренний свет пробивался в комнату сквозь пышные кроны высоченных тополей. В белых лучах плавали пылинки. Из открытого окна доносился гипнотизирующий шелест листвы, там, оперевшись на подоконник, стоял Олег.

— С добрым утром, коллега, — скрипнув раскладушкой, нарушил тишину Ярослав. — Что там интересного показывают?

— Показывают хорошую погоду, а нам завтра уже лететь, — невесело ответил Олег.

— Не грусти, еще приедешь и налюбуешься своим двориком.

— Налюбуюсь… Представляешь, а тут мало что изменилось. Все древнее — качели, лавочки. Деревянные ворота на площадке. Теперь, правда, сетка висит, раньше не было. Ракушек этих дурацких тоже не было. Зачем они? Полторы машины во дворе стояло, мы возле подъезда прям на дороге резвились. Шум, гам, весь асфальт в классиках, — усмехнулся Олег и взглянул на Ярослава. — Тогда двор жил. Деды, мужики в домино рубились. Бабульки у подъездов кости всем перемывали, а мамаши усмиряли своих чад. А сейчас и детей тут нет, за утро никого не видел.

Олег повернулся к Ярославу.

— Это раньше моя комната была. Здесь вот у окна стоял письменный стол. С глобусом — большим таким, он даже мешал мне. Везде модели самолетов висели, сами клеили. Вернее, клеил-то отец, а я так — принеси, подай. А посреди комнаты лежал выцветший палас. У меня была куча солдатиков и военной техники — устраивал на нем баталии.

Олег в деталях воссоздавал интерьер своей старой комнатушки, это было драматично и сентиментально. Четверть века назад он засыпал тут в своей кровати — маленький Олег Коваль, обычный школьник в обычной малометражке обычной советской семьи.

— Все, Славик, знали друг друга, без приглашения в гости ходили, а ключи от квартиры под коврик клали. Я даже пару раз записку в двери оставлял: «Мама, ключи под ковриком». Детская простота! — засмеялся Олег.

— Ладно, заканчивай тоску навевать! Еще руки на себя наложишь, а ты мне нужен.

Ярослав нехотя поднялся со скрипучего лежбища и принялся натягивать одежду.

— Ушло твое время, Олежек. «Течет река Волга… А мне уж сорок лет!» Пойдем-ка лучше кофейку раздобудем, а?

— Убил ты весь мой душевный порыв, босс. Впрочем, как обычно.

В квартире никого не было. Олег и Ярослав, вооружившись пультом дистанционного управления и большими кружками, наполненными кофе, словно хронические бездельники, восседали перед телевизором. На экране мелькали знакомые картинки российских каналов. Вместе с местными и парочкой украинских они, по-видимому, составляли теперь информационное поле Донецка. Со слов Людмилы Анатольевны как учителя, неравнодушного к любой культурной революции, жизнь очень быстро менялась. Русский язык и все пророссийское блиц-кригом занимали утраченные за годы позиции. Атаки шли по всем фронтам — историческому, политическому, культурному, идеологическому, — и были они столь же яростными, как и атаки посткучмовских и нынешних русофобов.

На одном из местных каналов начинался выпуск новостей. Информационная лента снова освещала грандиозные успехи ополчения. Продолжающиеся стычки на подступах к Славянску, бой под Волновахой,