Дорога в снегопад - Антон Уткин

— Карашар, Ка-ра-шар, — повторила она несколько раз. — Кашгар. Знаешь, где это?

Он кивнул.

— Я уже где-то слышала эти названия.

— Где?

— А, — она легкомысленно взмахнула рукой, — не знаю. В новостях, что ли. Прицепилось. Каш-гар. Так-ла-Макан, Та-кла-Ма-кан. — Она прислушалась к этим словам. — Уехать бы…

— Там еще есть город, — заметил он, — с красивым названием Хотан.

— Вот куда-нибудь туда. Чтоб никакой Европы. Сидеть под горой и смотреть на ее сахарную вершину. Есть виноград. Бродить по узким улочкам, вздымая розовую пыль. Встретить там Ходжу Насреддина… Боже, как тяжело.

Он подумал, что так сказать — «Боже, как тяжело» — могла только она сегодняшняя, а та девушка, которую он знал когда-то, не сказала бы так ни за что. Однако время идет, и вместе с ним к нам приходят слова наших матерей, оно приносит слова наших отцов. Время, приносящее чужие слова, которые предназначены для того, чтобы стать нашими. Время, которое идет. Которое возвращает то, что принадлежит нам, даже если его об этом не просишь.

Но он задавил в себе это мстительное чувство.

— А что, — повернул он к себе газету со статьей о пропавших рафтерах, — поедем, посмотрим, как люди живут?

Кира подняла на него глаза, и непонятно было значение ее взгляда. Так смотрят и на детей, и на умалишенных, и просто так, думая о чем-то своем. Но еще и тогда, когда мысль собеседника внезапно захватывает своей неожиданностью и ровно, красиво распускается в сознании слушающего.

— С Митей не надо было драться, — сказал Алексей, когда они вышли из кафе и встали с разных сторон машины. — Не знаю, понятно ли тебе, но его надо было убить, а не драться с ним.

— Да нет, я понимаю, — сказала Кира, садясь за руль и устремляя прямо перед собой свои янтарные глаза, волшебство которых скрадывал недостаток освещения в салоне. — У меня рюкзака нет, — сказала еще она. — Одни чемоданы.

* * *

Дознаватель приглашал в среду к одиннадцати ноль-ноль. Несмотря на то что рана на ноге еще давала о себе знать, Алексей вызвал такси и прибыл на встречу в УВД «Ломоносовский» точно в назначенное время. В кабинете, обычным украшением которого служили два портрета — президента Путина и министра внутренних дел, Алексея ожидал худенький, совсем молоденький, но самоуверенный человек. Самоуверенность эта выражалась прежде всего в той неторопливости, с которой он проживал на глазах посетителя каждую отмеренную ему секунду, ни на мгновение при этом не сомневаясь, что это не ему кто-то отмеряет их, а это он сам достает их по своему разумению и по собственной нужде из стального сейфа с винтовой ручкой, покрашенного серой краской казенных разлук.

Алексей, опираясь на костыль, приблизился к столу, вручил дознавателю повестку, после чего получил приглашение присесть на железный стул, обитый бордовым дерматином.

— Ну что ж, — сказал дознаватель, — вот вам ручка, вот бумага, и просьба описать все как было. От первого лица, конечно, и, по возможности, точнее.

Описание происшествия заняло у Алексея не более десяти минут. Все это время дознаватель листал бумаги, подшитые в какую-то папку, и этот звук мешал Алексею и раздражал его.

— Работаете, значит, господин Фроянов в Эдинбургском университете? — спросил дознаватель, поворачивая к себе лист, исписанный Алексеем.

— Именно так. — Алексей не счел нужным уточнять название организации, в которой он трудился.

— Почему набросились на гражданина Умарова?

Алексей даже опешил от такого вопроса, но быстро овладел собой.

— Там же я все написал, — удивился он, кивнув на объяснительную.

— Это хорошо, что написали, — мягко сказал дознаватель, откладывая бумаги. — А я вопрос задал.

Алексей пожевал губами. Он уже корил себя за столь точное исполнение закона.

— Гражданин Умаров приблизился ко мне на расстояние, угрожающее моим чести и достоинству. На предупредительные замечания не реагировал, поэтому и получилось как в том анекдоте: упал на мой нож, и так семь-восемь раз. Точнее, наткнулся на мой кулак.

— Шутите? — покривился дознаватель. — А у гражданина Умарова, между прочим, папа в правительстве Республики Ингушетия не последний человек.

— Хм, а у меня дырка в ляжке двенадцать миллиметров.

— Двенадцать, не девять? — удивился дознаватель, но тоном, оставляющим все же сомнения в намеренной издевке. — В общем, Умаров утверждает, что вы набросились на него без причины.

— Слушайте, — сказал Алексей раздраженно, он начал уже уставать, — к чему эти разговоры? Умаров, или как его там, прицепился к девушке, она звала на помощь.

— Вот и надо было вызвать сотрудников милиции.

— Когда их было вызывать? Да, кстати, а вы сами как поступили бы? Тоже стали бы ждать сотрудников? Хотя, простите, вы же и есть сотрудник.

— Да и Ванникова — это их знакомая. Так она показала. Вы бы хоть разобрались сначала.

— Некогда было разбираться. Да и кто тут у вас разберет, кто чья знакомая. Девушка звала на помощь, не хотела с ними вступать в контакт.

— Кто может это подтвердить? — лениво поинтересовался дознаватель.

— Как кто? — удивился Алексей. — Да там народу было полное кафе. Девушки у стойки…

— Девушки у стойки, — спокойно парировал дознаватель, — ничего не видели.

— Как это не видели?

— А может и видели, но ничего не скажут. Боятся они. Им там работать. А эти там учатся.

— Боятся! — фыркнул Алексей. — А вы-то на что?

— А мы-то — на то, — пояснил дознаватель голосом, дающим понять, что Алексей забрался в священную область оперативных тайн.

Алексей не верил своим ушам.

— Ну вы даете, — только и вымолвил он.

— А почему же на родине не работалось? — вдруг спросил дознаватель с улыбкой, нехорошей своей вкрадчивостью.

— Это мы сейчас будем выяснять, кто родину больше любит? — усмехнулся Алексей.

— Ну, зачем же? — опять тонко улыбнулся дознаватель. — Это мы и так знаем. У нас сейчас политика такая: у папы гражданина Умарова, и у твоего папы, и у папы Ванниковой — одна родина на всех.

— Слушай, друг, если уж мы на «ты», что я расскажу тебе про своего папу, — резким голосом перебил его Алексей. — Мой папа самых честных правил, как тот дядя, слышал, наверное, в школе проходили? Он очень любил свою родину, хотя работал простым инженером. По холодильным установкам. Однажды он приехал на дачу, выпил с горя водки и у него не выдержало сердце. Папе-то было уже пох, а мне в два с половиной года весьма чувствительно. А знаешь, почему с ним такое случилось? Потому что всей Россией сверху донизу правят такие, как ты. А подробностей тебе знать не надо. Тебя тогда еще и на свете не было.