Горькая жизнь - Валерий Дмитриевич Поволяев

бумаги, мусор, намокшие тряпки… Страшно было, люди не выходили сутки на улицу, начали выходить лишь когда воздух тамошний перестал пахнуть кровью. А пока пахнул, поезда проносились мимо станции, не останавливаясь, словно бы подстегиваемые страхом. Людей высаживали на разъезде, расположенном в трех километрах от этой станции, и они шли назад пешком, по разбитой, исковерканной канавами дороге.

Впрочем, поезда после «расстрельной» станции далеко не уходили, железнодорожная колея была перекрыта напрочь, мертво, поскольку узловая точка, в свое время специально расширенная, со складами и коммуникациями, с депо, была захвачена людьми Хотиева и Гаврилова, и отбить ее пока никто не пытался.

Разделение восставших зеков не было равноценным – на юг, вслед за дезертирами, положенными на маленькой лесной станции, ушли, в основном, уголовники, «политиков» было немного, да и тех отобрал сам Хотиев, отправил их к Сыктывкару присматривать за уркаганами. Ведь те легко могут устроить какую-нибудь мелкую резню из-за магазинного или складского имущества; чтобы этого не было, рядом будут находиться фронтовики.

«Политики» же двинулись в противоположную сторону, на промышленную Воркуту, где и шахты, набитые людьми, жизнь которых мало чем отличалась от лагерной жизни, имелись, и заводы были, и разные северные конторы, которые назвать благополучными, богатыми никак было нельзя. Страна восстанавливалась после войны, все деньги уходили только на это, быт людей, жизнь их, заботы находились на последнем месте, богачей на Севере не было.

Зэки, шедшие к Сыктывкару, около расстрельной станции остановились. В саму станцию, в жилую часть заходить не стали. Отобрали шестьдесят человек фронтовиков и ночью решили прощупать, что там есть. Может, пулеметы до сих пор охраняют магазины, – тогда ничто не помешает прихватить их – такая техника «южному направлению» никак не помешает.

Станция была пуста, на площади около вокзала горели два тусклых печальных фонаря, свет их был темным, дрожащим, горьким, – неровный свет этот словно бы был памятью о тех, кто принял здесь мученическую смерть. В группе фронтовиков – ее назвали группой разведки – старшим поставили Китаева.

– Надеюсь, лагерь не выбил еще из тебя фронтовые навыки, – сказал ему седой, с жестким худым лицом Перевозчиков.

– Кое-что выбил, кое-что нет, – Китаев неожиданно смущенно приподнял одно плечо – а вдруг он действительно все забыл и максимум, чего в нем осталось – какая-нибудь дурная привычка, – например, привычка стремительно работать ложкой или мочиться в неположенных местах.

Площадка около облупленного, давно не ремонтированного вокзала также была пустынна, мрачна; окно в одном из магазинов было напрочь раскурочено и забито толстыми досками. Китаев поднял руку, предупреждая своих, и осторожно, гася на ходу шаг, чтобы ничего не было слышно, даже писка раздавленного башмаком комара, двинулся к магазину с расколотым окном.

Земля под окном была хорошо зачищена, замыта и сверху аккуратно присыпана желтым речным песком. Следов на присыпке не было – значит, либо ее присыпали совсем недавно, либо перепуганный местный люд, видя, что из земли постоянно проступает кровь, совершает эту операцию часто, ждет, когда кровь высохнет совсем.

Китаев оглядел доски, перекрывшие окно, – шляпки гвоздей были крупные, как гайки, – осмотрел замки, висевшие на двери магазина. Замки – их было два – увесистые, прочные, такие только гранатой брать, – прежде служили каким-нибудь очень богатым купцам, сработаны были надежно. Китаев не стал оставлять следы на песке, по своим же отпечаткам отошел назад, к кустам.

В кустах присел, огляделся. Пальцем ковырнул несколько ссохшихся старых листков, увидел среди них свежую яркую блескушку. Это была пяточка патрона. Совсем недавно использованного, от пулемета «Максим». Китаев невольно передернул плечами.

Сколько стоит такой патрон? Муру, не более пустой тары из-под водки, и одновременно так много, что по коже невольно ползет мороз – цена патрона равна цене жизни.

В сотне метров от него прогрохотал, выбивая колесами на стыках оглушающую дробь, пассажирский состав, на станции даже не притормозил, пронесся будто сквозь пустое пространство, в котором совсем нет живых людей…

Китаев вернулся к своей группе.

– Надо идти дальше. Тут ни одного пулеметного ствола и ни одного человека, – сообщил он Перевозчикову.

Тот в ответ молча кивнул.

В то же мгновение перед Перевозчиковым возник вихляющийся, с костлявым лицом, сильно перекошенным после давней, явно неудачной для него драки зек по фамилии Жорин, по прозвищу Жорик. Всякое свое выступление Жорик начинал с заикания – у него дергался рот, тряслась левая щека, за ней правая, лицо выворачивалось едва ли не наизнанку, и только потом изо рта с легким хлопком выпархивало первое слово.

– Я… ты… понимаешь… Я бы все равно… я бы, гражданин начальник, не стал бы так сразу уходить, я бы прошелся с граблями по поселку и кое-что нашел. Тут много чего можно найти. Шмон – великая штука.

– Отставить! – резко проговорил Перевозчиков. – Никаких шмонов! Китаев прав – надо уходить. Где-то впереди находится пулеметная засада. Не нарваться бы нам на нее.

– Молчу, молчу, молчу. – Жорик покорно приподнял ладони и сложил их вместе. Было в этом движении что-то молитвенное, совсем не похожее на Жорика.

– Это хорошо, что молчишь, – оттаивая, сказал Перевозчиков. – Уходим!

– Начальник, а у нас шамовка скоро кончится, – вновь подал голос Жорик. – Без шамовки мы можем подохнуть с голода.

– Не подохнем, – спокойно отозвался на это Перевозчиков. – За мной!

Обошел стороной угрюмое, по-тыловому безмолвное здание вокзала и углубился в подлесок. Китаев, подбрасывая в руке автомат, двинулся следом, за Китаевым – магаданский «кум» – он также попал в южную группу и теперь держался Китаева. Когда с кем-то вместе – уцелеть проще, даже если обложит целый полк уркаганов и все в этом полку будут зло стучать зубами…

– Имей в виду, я всегда готов прикрыть твою спину, – сказал «кум» Китаеву.

– Ну а я – твою. – Китаев не выдержал, засмеялся. – Так и будем всю жизнь ходить друг за другом.

В лесу, перед самой ночевкой, наткнулись на костер. Вокруг невысокого жаркого огня сидели человек пять зырян и, неспешно потягивая свои глиняные трубочки, вели о чем-то разговор. Первыми дым костра учуяли уголовники и немедленно прыгнули к зырянам, весело заклацали зубами.

– Назад! – рявкнул на уголовников Перевозчиков, поднял над собой автомат. – Упаси Господи, если кого-то тронете – задумываться не стану – тут же пулю между рогами всажу.

Уголовники шарахнулись от костра – вид у старшого был такой, что он, не задумываясь, нажал бы на спусковой крючок ППШ. Китаев тоже вскинул свой автомат – на случай, если понадобится прикрыть Перевозчикова.

Зыряне, сидевшие вокруг костра, вскочили. Испуга на их лицах не было. Один из зырян – лицо его было испещрено ровными, словно бы вырезанными ножом морщинами, седой, – поклонился Перевозчикову:

– Спасибо, начальничка! Мы – люди мирные, ничего никому плохого не делаем.

– Ужинайте спокойно, – негромко проговорил Перевозчиков и шагнул за куст лещины, разросшийся неожиданно