Птица не упадет - Уилбур Смит

Марк столько раз читал эти показания, что мог цитировать их наизусть вплоть до незначительных реплик судьи.

Мистер Грейлинг (ст.): Мы разбили лагерь у реки Бубези, судья. Магистрат (мировой судья): Я не судья, сэр. Правильное обращение — ваша милость.

Но сейчас Марк стал читать с самого начала, старательно отыскивая хоть какую-то зацепку, которую мог пропустить в прошлые разы.

Магистрат: Свидетель, называйте погибшего «погибшим», а не стариком.

Мистер Грейлинг (ст.): Простите, ваша милость. Погибший вышел из лагеря рано утром в понедельник. Сказал, что пойдет вдоль хребта поискать куду. Перед обедом мы услышали выстрел, и мой парень, Корнелиус, сказал: «Похоже, старик подстрелил одного…» Прошу прощения, я имел в виду «погибший».

Магистрат: Вы еще были в лагере в то время?

Мистер Грейлинг (ст.): Да, ваша милость, мы нарезали и развешивали билтонг, в тот день мы из лагеря не выходили.

Марк хорошо представлял, как разделывают тушу. Сырое красное мясо разрезают на длинные полосы, окунают в ведра с рассолом и развешивают на ветвях. Он много раз наблюдал такую картину. Когда мясо высыхает и превращается в черные бруски, похожие на жевательный табак, его упаковывают в мешки и перевозят на вьючных мулах. Высыхая, мясо теряет три четверти веса, а получившийся в результате билтонг высоко ценится во всей Африке и пользуется таким спросом, что заготовка его очень выгодна.

Магистрат: Когда вас стало тревожить отсутствие погибшего?

Мистер Грейлинг (ст.): Ну, в тот вечер он в лагерь не вернулся. Но мы не тревожились. Он мог выслеживать добычу и заночевать на дереве.

Дальше документ содержал заявление:

Мистер Грейлинг (ст.): Ну, в конце концов мы нашли его, только на четвертый день. Ассфогельс, прошу прощения, стервятники подсказали нам, где искать. Он пытался подняться на откос в трудном месте. Мы нашли, где он поскользнулся, ружье лежало под ним. Должно быть, этот выстрел мы и слышали. Мы похоронили его там же, понимаете, нести нельзя было, солнце и птицы… Но мы поставили крест, я сам его вырезал, и я сказал подобающие христианину слова.

Марк сложил рукопись и снова спрятал в карман ранца. Чай закипел, и он добавил в него консервированного молока и коричневого сахара.

Дуя на чашку, чтобы остудить чай, и потом прихлебывая сладкую жидкость, он обдумывал прочитанное. Крутой скальный откос, трудный подъем в пределах слышимости выстрела от того места, где он сидит… груда камней, возможно, с деревянным крестом, который давно могли сожрать термиты.

В его распоряжении месяц, но он сомневался, что этого времени ему хватит. При таких скудных указаниях поиск может затянуться на годы, если не вмешается счастливый случай.

Но даже если повезет, он не знал, что будет делать дальше. Прежде всего нужно найти, где похоронили старика. Отыскав могилу деда, он будет знать, что делать.

Вначале Марк принялся обходить хребты и скалы южного берега. Десять дней он непрерывно поднимался и спускался по рваному краю водоема, идти против зерен природной геологической формации было трудно, и к концу этого срока Марк стал худым, как борзая, а руки и ноги у него подрумянились на солнце, как хлеб в печи, подбородок же покрылся темной жесткой щетиной. Штанины изодрала жесткая трава с острыми, как бритва, краями, а также шипы кустов, остроумно названых «держи-дерево»; все это очень затрудняло продвижение.

В бассейне реки в изобилии водились птицы, и даже в жаркий полдень воздух звенел от их криков, от печального мелодичного свиста лесного голубя или пронзительного клекота белокрылого коршуна-рыболова, кружившего высоко над головой. Ранним утром и в прохладные вечера буш оживал, расцвеченный мельканием пестрых перьев: алой грудки прекрасной нарины трогон, названной одним из путешественников прежних лет именем готтентотской красавицы, металлических вспышек оперения птицы сури, когда она зависает над цветами буйволовых вьюнков, маленьких пестрых дятлов, которые яростно стучат белыми головами, увенчанными красными кардинальскими шапочками, а у реки чернели длинные хвостовые перья бархатных ткачей. Все это облегчало долгие часы поиска, и сотни раз в день Марк останавливался, очарованный, чтобы несколько драгоценных мгновений разглядывать окружающее.

А вот крупных животных он видел редко, хотя следы их пребывания находил. Большие блестящие шары помета куду были рассеяны на тайных тропах этих антилоп в лесу; высохшие испражнения леопарда с торчащей из них шерстью бабуинов — следами последнего убийства; там и сям большие развороченные груды помета белых носорогов, целые горы, накопившиеся за долгие годы, потому что эти загадочные существа ежедневно возвращаются, чтобы испражняться в одном и том же месте. Остановившись у груды такого помета, Марк улыбнулся, вспомнив, как дед объяснял, отчего носороги так боятся дикобразов и почему всегда разбрасывают свой помет.

Однажды, давным-давно, носорог взял у дикобраза иглу взаймы, чтобы зашить шкуру, порванную шипами колючего кустарника. Когда работа была закончена, носорог, держа иглу в зубах, принялся восхищаться ею и нечаянно проглотил.

Конечно, он тут же убежал, чтобы спастись от мести дикобраза, и теперь всегда разбрасывает свой помет, надеясь отыскать проглоченную иглу.

Старик на радость мальчику знал сотни таких рассказов, и Марк снова ощутил свою близость к нему: его решимость найти могилу деда окрепла, он перевесил винтовку на другое плечо и начал подъем на очередной хребет.

На десятый день, отдыхая в густой тени на краю поляны, поросшей золотой травой, он впервые увидел крупную дичь.

На дальнем краю поляны появилось небольшое стадо изящных светло-коричневых антилоп импала, которое возглавляли три внушительных самца. Животные осторожно паслись, каждые несколько секунд застывая в полной неподвижности; только их большие, похожие на совок уши двигались, когда они прислушивались, нет ли опасности, и, принюхиваясь, беззвучно дергались их черные носы.

У Марка кончилось мясо. Накануне он съел последний кусок говядины; винтовку он прихватил именно для того, чтобы разнообразить свою диету из проса, но сейчас ему не хотелось стрелять; мальчишкой он никогда не испытывал такого нежелания. Впервые он видел перед собой не только мясо, но редкую и необычную красоту.

Самцы медленно шли по поляне. Они прошли всего в ста шагах от того места, где молча сидел Марк, и светлыми тенями исчезли в колючих кустах. Дальше двигались самки, рядом с ними бежали телята, а в самом хвосте стада шла полувзрослая самка с поврежденной ногой. Животное не наступало этой ногой на землю, и было ясно, что ему трудно держаться наравне со стадом. Самка сильно исхудала, под шкурой проступали ребра и хребет, а шерсть потеряла здоровый блеск. Марк повернул свою П-14, и треск выстрела отразился от утесов за рекой и вспугнул стаю белоголовых уток; утки поднялись в воздух и улетели.

Марк наклонился к лежащей самке и коснулся длинных ресниц над темными, полными слез глазами.

Животное не моргнуло, проверка на признаки жизни была лишь данью привычке. Марк знал, что попал в сердце. Антилопа умерла мгновенно. «Всегда проверяй. — Опять урок старика. — Перси Янг подтвердил бы, кабы не уселся на только что убитого льва и не вздумал покурить. Тут лев и ожил. Поэтому Перси сам тебе не расскажет».