Последняя сказка цветочной невесты - Рошани Чокши

никто не смотрел, я отмечала канцелярской кнопкой все штаты, которые знала: Нью-Йорк, Джорджия, Нью-Гэмпшир. Озвучивать их даже в уме казалось кощунством. А ещё большим кощунством были идеи, следовавшие за этим: как дождь будто засахаривается на окнах нового города, какая текстура у ветерка, овевающего незнакомые улицы, и мирные объятия моря, которое знало лишь прикосновения знойных солнечных дней.

До встречи с Юпитером моя мать как-то сказала мне, что женщины нашей семьи прокляты. Она никогда не поясняла, в чём именно заключалось проклятие. И всё же я задавалась вопросом, вдруг проклятие нашло меня и наполнило мой разум этими ядовитыми сомнениями. Я пыталась избавиться от них. В доме Юпитера я рассыпала круги соли у своих ног. Преподнесла золотой браслет моей матери водным нимфам у ручья. Даже умоляла Иной Мир исцелить меня. Когда ничто не сработало, я убеждала себя, что всё это пройдёт. Весной будет выпускной, мне исполнится восемнадцать, Индиго, став совершеннолетней, унаследует семейный траст, и мы трансформируемся. Я стану созданием воздуха.

Этот миг всегда виделся мне в причудливом свете. Но теперь, когда я представляла, как врата закроются за нами, обилие света стало обжигающим. Я поняла, что принимать сокрытую часть мира означало отвергать его другую часть.

Выбор должен быть прост. Разве мог мир из металла сравниться с миром волшебства? Я знала это, и всё равно было больно.

Ведь это были мысли Сьюзен Изгнанницы.

Я бы навсегда спряталась от позора, если бы одним декабрьским днём Иной Мир не заставил меня признаться.

– Не понимаю, почему ты не можешь поехать с нами, – сказала Индиго, когда мы направлялись к кованым воротам. – Ну и что, что пропустишь пару дней школы? Не то чтобы скоро это имело какое-то значение.

В последние несколько дней Тати брала Индиго с собой в город. Там нужно было подписывать какие-то бланки, сидеть на конференциях. Иногда я сопровождала их.

– Это из-за города? – спросила Индиго, поморщив нос. – Столько железа. Знаю. Я тоже ненавижу там бывать.

Это было из-за города. Но не потому что я ненавидела его. Пока Индиго ждала на своих совещаниях, я смотрела в панорамные окна, наблюдала за незнакомцами, сидевшими на скамейках, восхищалась тайной близостью в пространстве между их телами. Я бы считала утекающие секунды, которые люди тратили на пешеходном переходе, зная, что они нужны где-то ещё. И по мере того как часы отсчитывали время до появления машины Тати, я представляла себе, как круг внутри меня становится всё теснее и теснее.

– Ага, – ответила я. – Это из-за города.

Мы стояли у ворот в наш Иной Мир. Мороз провёл серебряным пальцем по железным узорам. Позади нас куски льда цеплялись за изгибы ручья.

– Готова? – спросила Индиго. – Скоро будет последний раз, когда мы это делаем.

Мой разум зацепился за эти слова. Воздух, металлический привкус которого обещал снег, теперь хранил и оттенок привкуса крови. Я отбросила эту мысль, когда мы взяли наши ключи в форме скворцов, и ворота распахнулись… но это был не наш Иной Мир.

Зима должна была посеребрить его – развесить жемчужины льда по ветвям дубов, облачить яблони в стекло, нежно свернуть папоротники, как кулачки младенца. Наша башенка раньше светилась, обещая тепло своего очага, кашемировые покрывала, аккуратно сложенные в кедровые сундуки, и самовары, ожидающие чаепития.

Это было нечто иное – словно вывернутый наизнанку карман. Я отшатнулась.

– Что с ним не так? – спросила я.

– Что случилось? – Индиго нахмурилась. – Что такое?

– Да ты посмотри! – воскликнула я, указывая. – Дерево всё неправильное. И башенка… неправильная.

– Я ничего не вижу. – Индиго прищурилась.

Я уставилась на неё расширившимися глазами. Разве она не видела, каким тусклым стал свет? Как жёстко стоял дуб? Какой обыкновенной казалась башенка, словно не была ничем большим, чем грудой камней? И вдалеке раздался звук моторной лодки, рассекающей воду. Этот звук прежде никогда не вторгался в Иной Мир.

– Тебе всё разве не кажется иным? – спросила я и услышала, как в мой голос прокрадываются дикие нотки.

Индиго рассмеялась.

– Нет. Всё по-прежнему, Лазурь. Нет ничего неправильного…

Кроме меня. Это я была неправильной. И таким, как я вдруг осознала, было моё наказание. Иной Мир отказал мне в своей магии.

Я упала на колени, и Индиго опустилась на колени рядом со мной; её тёплая ладонь легла мне на плечо.

– Со мной что-то не так, – призналась я и подняла взгляд, встречаясь с ней глазами. – Что, если я – слабое звено? Я больше не вижу Иной Мир. Думаю, он меня наказывает. Я чувствую себя неправильно, Индиго. Думаю о вещах, о которых не должна. Желаю того, чего не должна желать. Иногда я даже задаюсь вопросом, не ошибаешься ли ты на наш счёт. Что, если мы – не одна душа? Что, если я – другая, созданная неправильной, и может быть, во мне есть некое пустое пространство…

Индиго зажала мне рот ладонью. Её холодные пальцы так сильно прижали мои губы, что я почувствовала контуры собственных зубов. Она поморщилась вместо меня, но руку не убрала.

– Нет с тобой ничего неправильного, – яростно, горячо сказала она. – Это называется испытанием. Способ разделить нас, не позволить объединиться, оставить нас этими слабыми смертными созданиями. – Она буквально сплюнула последние слова, прежде чем убрала руку и погладила меня по щеке. – Не бойся, Лазурь. – Её голос надломился. – Нам нужно лишь ещё немного подождать, и ты сама увидишь. Мы будем связаны, и не останется прорех. Обещаю.

После этого дня Индиго уехала в трёхнедельный тур по Северной Америке, осматривать владения своей семьи.

В ту пятницу, когда она уезжала, Индиго стояла перед зеркалом и расчёсывала волосы долгими задумчивыми движениями. Всякий раз, когда она это делала, мой взгляд то и дело падал на пол – я буквально ожидала, что рубины цвета рассечённого горла будут сыпаться с её прядей, постукивая по дубовым полам. Когда я подняла голову, наши взгляды встретились в зеркальном отражении. Взгляд Индиго был проницательным, оценивающим, словно она составляла список всех моих чёрточек, пока я не смотрела.

И от этого хотелось спрятаться.

Мне всегда казалось, что магией Индиго был этот её флёр чуда, очарование, которое она ткала – девушка, жившая в доме, полном волшебства, вычёсывающая драгоценности из своих волос и знавшая, как заплетать в косы лунный свет. Теперь я задавалась вопросом, не было ли это лишь отвлекающим манёвром – как если бы в одной руке она держала блестящий предмет, покачивая им, тогда как другая рука двигалась незамеченной.

– Ты продолжишь кого-то искать, да?

Моё лицо вспыхнуло. Хотя