Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу - Джессика Пан

На несколько часов я освобождаюсь от своей реальной жизни, потому что невозможно вечно беспокоиться о том, как заработать на арендную плату, вашем пассивно-агрессивном начальнике или личной жизни. Я не говорю ни о своей работе, ни о здоровье, ни о заботах, ни о родителях, ни о деньгах. Никаких поездок на работу, дедлайнов или диет. Я слишком занята, изображая пьяного ученого в каноэ у берегов Папуа – Новой Гвинеи.

В сценке на одном из моих последних занятий я играю адвоката, обвиняющего женщину, Энико, в том, что она слишком много времени проводит в Tinder. Я расхаживаю по своему «залу суда» перед всей аудиторией. В этом упражнении мы выдергиваем случайные слова из шляпы, чтобы вставить их в ключевые моменты.

– Разве это не правда, что каждый раз, когда ты встречаешься с кем-то из Tinder, тебе говорят… – начинаю я.

Я сую руку в шляпу.

– ТАКСИ, – читаю я с бумажки.

Мы с Энико хохочем. Как и все присутствующие в аудитории.

И меня внезапно охватывает одно чувство.

О нет.

Моя жизнерадостность ужасает меня.

Я уверена, что это будет для вас огромным сюрпризом – как и для меня – но… Я люблю импровизировать. И мне не просто нравится. Я полностью преобразилась. Я стала «одной из них».

Не поймите меня неправильно. Я не забегаю в свою квартиру, распевая мелодии и вприпрыжку объявляя: «ДЖЕССИ ПАН ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ УСТРОИТЬ ИМПРОВИЗАЦИОННУЮ ВЕЧЕРИНКУ!» – прежде чем ударить в гонг.

Но я этого хочу.

Иногда я с трудом заставляла себя идти на занятия, потому что мысль о том, чтобы провести три часа с 14 другими людьми, всегда вызывала у меня усталость еще до того, как я туда приходила. Но после каждого вечера, проведенного с этой группой, у меня кружилась голова. Мне хотелось кричать об этом с крыш, подходить к грустным незнакомцам в метро и шептать: «Попробуй импровизацию!»

Психологи говорят, что занятия импровизацией могут помочь облегчить социальную тревожность и стресс – упражнения поощряют вас быстро думать, говорить перед другими и быть менее одержимым перфекционизмом. Есть даже занятия «Импровизация для тревожности» в Second City, знаменитом комедийном клубе Чикаго.

Для меня это важно потому, что после пары часов в неделю в безопасном месте весь мир казался более добрым и управляемым. Ошибки так легко прощались – казалось, никто никогда не сердился и не злился, когда я замирала. До тех пор, пока я не приписывала себе гонорею, чтобы продвинуть дальше сценку, никто вроде не возражал.

Импровизация – одна из тех вещей, в которых весело участвовать, но мучительно наблюдать, если вы не вовлечены. Например, чрезмерно любвеобильная парочка в автобусе или разговоры об астрологии.

Каждую среду, в течение трех часов, мы просто придумывали всякую чушь. Это все, что мы делали. В команде.

До моих занятий я никогда не беспокоилась о том, как недостает игры в моей жизни. Теперь я не представляю свою жизнь без этого.

Оглядываясь назад на Храм судьбы, я понимаю, что это было просто неправильное упражнение для меня. Слишком физическое. Слишком эффектное. В нем не было сотрудничества с другими или веселья. Кроме того, все на том первом занятии старались больше, чем в жизни: прыгали, кричали и представляли сценку, словно это борцовский матч или конкурс танцев. Я всегда стараюсь сбежать, когда в комнате есть несколько громких, конкурирующих личностей, даже в импровизации.

Поэтому лично я предпочла бы разыграть сценку с другим человеком, где мы спорим об игре Scrabble, запершись в гостевой ванной актрисы Риз Уизерспун. Именно в подобной атмосфере я преуспеваю.

Однажды вечером, возвращаясь домой, я случайно столкнулась в метро с женщиной с синими волосами.

Это Лора с моих занятий по импровизации. Мы узнаем друг друга, но смотрим с легким страхом.

Мы больше не в нашем безопасном месте.

– Привет, – тихо говорит она.

– Привет, – отвечаю я, стараясь быть такой же тихой. Как и парням в «Бойцовском клубе» с фингалами и сломанными челюстями, видеть другого импровизатора вне общего пространства неловко. На самом деле мы не знаем друг друга, но у нас одна грязная тайна.

Тишина. Она оглядывает вагон.

– Это мой парень, – наконец говорит она, указывая на высокого блондина рядом с ней.

Не спрашивай. Не спрашивай. Не спрашивай.

– Откуда вы знаете друг друга? – спрашивает он.

Бородатый мужчина, зажатый между нами, заинтересованно поднимает голову.

– Мы… мы познакомились на занятиях по импровизации, – говорит Лора.

Я прикусываю губу. Я вижу, как другие пассажиры молча переваривают эту информацию.

– О, так пошутите над чем-нибудь, – говорит он.

– Это не так работает, – отвечает Лора.

Моя теория заключается в том, что импровизации так избегают, потому что редко можно увидеть необузданную радость в нашей взрослой жизни. Мы держим свои эмоции в узде, и существует негласное правило: явные проявления сильных чувств доставляют всем дискомфорт. Для нас безопаснее оставаться сдержанными и несчастными.

После нескольких лет, проведенных в Лондоне, я стала циничной и измученной, но эти курсы пробудили во мне то, что было подавлено взрослой жизнью: я люблю играть, даже когда у меня это плохо получается.

На последних занятиях я смеялась так сильно, что у меня текли слезы. Либо от наблюдения за остальными, либо от талантливых людей в моей сценке. Бывали случаи, когда я вся тряслась от смеха, а слезы текли по моему лицу. Катарсис был подобен кайфу. Как кнопка перезагрузки после того, как вы были напряжены и закупорены. Несколько недель назад я даже не знала этих людей, а теперь лежала на полу и смеялась до слез рядом с ними – и мне это так нравилось.

Мне хотелось подходить к грустным незнакомцам в метро и шептать им на ухо: «Попробуй импровизацию!»

Я интроверт, и восторг, который я испытываю от импровизации, приводит меня в замешательство. Я и забыла, что «играть» – это замечательно. Я также забыла, что могу быть хороша в этом. В некоторых других моих попытках быть экстравертом я испытывала моменты радости, но сейчас была абсолютно уверена: я хочу, чтобы это стало частью моей жизни.

До сих пор, находясь в центре внимания, привлекая к себе внимание любым способом, я всегда испытывала адреналин и парализующий страх – на выступлении для The Moth мое тело было очень напряженным и неподвижным. Этот адреналин вел себя совсем по-другому, когда я разыгрывала импровизированные сценки в безопасной, дружелюбной атмосфере с людьми, которые мне нравились. Страх превратился в восторг: я стала динамичнее, раскрепощеннее, свободнее. Счастливее.

А это значит, что я должна считаться с самой отвратительной мыслью, которая у меня когда-либо была.

Возможно, я тайный театрал.