Золотой дом - Салман Рушди

В большом доме обычно бывало тихо, что для меня идеально. Мне выделили на верхнем этаже комнату со слуховыми окнами, выходившими в Сад, и я был вполне доволен и занят делом. Помимо основного моего долгосрочного проекта я работал с Сучитрой над серией коротких видеофильмов для кабельной сети, знаменитости из инди-фильмов обсуждали свои любимые кадры, сцену, когда ухажер ставит печати на задницу и бедра своей возлюбленной у Иржи Менцеля в “Пристальном наблюдении за поездами”[54] (я предпочитал более формальный британский перевод названия, closely observed trains, американскому closely watched trains); Тосиро Мифунэ появляется у Куросавы в “Отважном самурае” в виде жалкого оборванца-ронина; первая сцена с Майклом Поллардом в “Бонни и Клайд” Артура Пенна (“Грязь в насосе, я ее выдул”); зимний павлин, распускающий хвост в “Амаркорде” Феллини; ребенок, падающий из окна и вскакивающий невредимо в “Карманных деньгах” Трюффо; завершающие реплики “Бильярдиста” Роберта Россена (“Толстый, ты здорово играешь в пул” – “Ты тоже, Шустрый Эдди”) и мой фаворит на все времена, “В прошлом году в Мариенбаде” Алена Рене, Саша Питоефф, тип Дракулы, с неподвижным лицом играет в “Ним” (“Если ты не можешь проиграть, это не игра” – “О, я могу проиграть, но никогда не проигрываю”). Мы уже отсняли множество молодых и талантливых американских актеров и режиссеров (Грету Гервиг, Веса Андерсона, Ноя Баумбаха, Тодда Солондза, Паркера Поузи, Джейка Пэлтроу, Хлою Севиньи), которые выражали свою вечную любовь к этим классическим фильмам, и я на своем ноутбуке оттачивал навыки киноредактора, собирая весь материал в пронзительные трехминутные записи, выкладываемые на множестве сайтов. Эту работу Сучитра перепоручила мне, а сама взялась за первый свой фильм в качестве автора и режиссера, перешла границу от продюсера к творчеству, и мы оба с головой погрузились в дело, сходились поздно вечером, чтобы поделиться новостями за день, быстро и чересчур поздно утолить голод и либо торопливо заняться любовью, либо сразу уснуть изнуренными, держа друг друга в объятиях, в моей ли норе художника, в ее ли студии. Так после трагедии я нащупал вновь путь к радости. А в свободное время изучал распорядок жизни Золотого дома.

Уборщицы, помощницы по кухне, мастер ремонта Гонзало являлись и исчезали так ненавязчиво, что казались виртуальными, призрачными порождениями постреального века. Две грозные стражницы, напротив, были очень даже реальными, они приезжали каждое утро, кипя энергией, запирались в комнате по соседству с кабинетом Нерона и не выходили до позднего вечера, когда они, по‑шмелиному жужжа, вылетали в раскрытую дверь. Все звуки были вроде бы приглушены, как будто и законы физики действовали внутри этих стен, так сказать, в белых перчатках.

Сам Нерон по большей части заседал в домашнем кабинете, хотя штаб-квартира “Голден Энтерпрайз” находилась в мидтауне в башне, которая к досаде Нерона принадлежала Гэри “Грину” Гвинплейну, проходимцу, чье имя он отказывался произнести вслух – тот еще называл себя Джокером, ухитрившись родиться с волосами ядовито-зеленого цвета. Одетый в пурпур, белокожий, красногубый Гвинплейн превратил себя в точную копию знаменитого злодея из комиксов и явно этим сходством наслаждался. Нерону такой домовладелец был несносен, и как‑то вечером ни с того ни с сего и не вступая в объяснения – таков был его обычай, поезд его мыслей выскакивал порой из туннеля его уст, и любой, оказавшийся случайно поблизости, становился той станцией, где поезд на миг останавливался, – он объявил мне: “Всемирный. Когда нас впустят, я войду первым”. С опозданием на минуту я понял, что речь не о панглобализме, а о Всемирном торговом центре, который собирались открыть года через два. Нерон возвестил о своем намерении расстаться с Джокером и переехать в новую башню, возведенную на месте трагедии.

– Я получу суперскидку на верхние этажи, – мечтал он. – Пятидесятые, шестидесятые, ладно, их они заполнят, но выше? После того, что произошло, никто не хочет арендовать в небесах. Так что очень выгодно. Лучшая сделка во всем городе. Все это пустое пространство нужно сдать, желающих нет. А я, лично я, иду туда, где выгоднее. Высоко в небе? Прекрасно. Снижайте цену, и я возьму. Сделка есть сделка. Молния не бьет дважды в одно место.

Служащие редко видели его воочию. Он отпустил волосы. Я волновался, не отросли ли у него и ногти на ногах. После поражения Ромни у него испортилось настроение, и он стал реже показываться даже перед женой и домашними. Повадился спать на раскладном диване в кабинете и поздно вечером заказывать пиццу. По ночам он звонил своим подчиненным, жившим в разных странах (это я так думаю, что подчиненным), а также и на Манхэттене. У него было заведено звонить в любое время дня и ночи, собеседник обязан бодрствовать и быть готовым к обсуждению всего, что Нерон пожелает – бизнеса, женщин, новостей из газет. Он говорил по телефону часами, и никто не смел воспротивиться. Однажды в Саду, застав его в общительном настроении, я нацепил самую свою невинную улыбку и спросил его мнение о Говарде Хьюзе. “Хьюз – фрик, – отвечал он. – Скажите спасибо, что я к вам питаю симпатию, и не вздумайте сравнивать меня с этим фриком”.

Но в то же время он продолжал все чаще скрываться от людских глаз. Василиса могла сколько угодно проводить дни в спа или гулять по Мэдисон из магазина в магазин и перекусывать с подружками в “Бергдорфе” или “Сент-Эмброзе”. Попробуйте некоторое время не уделять красивой женщине внимания, и случится беда. Некоторое время – это сколько? Пять минут. А если больше часа, то катастрофа неизбежна.

Дом сделался символом и ее красоты, и ее неутоленной нужды. На перламутрово-серых стенах она развешивала большие зеркала, состоявшие из малых квадратов, некоторые из них под углом друг к другу, другие почти черные, и так выражала, подобно кубистам, потребность видеть сразу множество перспектив. В главном зале воздвигли огромный новый камин, грозивший воспламениться в холодную погоду. Под ногами новые ковры, на ощупь шелк, а цветом сталь. Дом говорил от ее имени, она обращалась к мужу, обновляя его дом, она знала, как на этого человека влияет среда обитания, и без слов объясняла ему, что королю нужен дворец, а дворцу, чтоб стать настоящим дворцом, требуется королева.

Постепенно это подействовало. К Рождеству Нерон оправился от победы действующего президента и стал произносить яростные обличения против неудачливого претендента, худшего претендента в истории страны, говорил он за обедом, тыча в нас вилкой, подчеркивая каждое слово, не было еще более слабого претендента в истории выборов, его даже настоящим претендентом не назовешь, гонки настоящей не было. Этот парень сдался еще прежде драки, так что в следующий раз давайте уж не допустим подобной ошибки, не будем выставлять клоуна, подберем серьезного человека, чтобы сразу было видно: прирожденный лидер. В следующий раз. Непременно.

К инаугурации атмосфера в доме Голденов заметно улучшилась. Нам не разрешили смотреть церемонию по телевизору, но король с королевой пребывали в веселом и кокетливом настроении. Я заметил, что внутренняя погода Нерона Голдена также изменчива, его сексуальная зависимость от чар супруги лишь возрастала по мере того, как он старел, и в спальне Василиса неизменно добивалась желанных ей корректив в его личной погоде. Но я не знал того, что знаю сейчас: он уже сдавал. Василиса, мастерица рассчитывать время, поймала свой шанс и сделала нужный ход. Раньше любого из нас она увидела то, что потом сделалось прискорбно очевидно всем: он слабел, и близилось время, когда он уже не будет самим собой. Она почуяла первые признаки надвигавшейся слабости, как акула чует единственную каплю крови, растворившуюся в воде, и ринулась добивать свою жертву.