Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

– Вы простужены? – спросил хирург, поглядывая на ее распухший нос и слушая ее окончательно охрипший голос.

Жюли кивнула. Операция не требовала общего наркоза – ограничились местным, – и Жюли была вполне в состоянии общаться.

– Тогда тем более! На фоне респираторного заболевания, которое, без сомнений, ослабляет ваш иммунитет, я вам НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендую провести эту ночь у нас!

Алексей не знал, была ли и впрямь медицинская необходимость в том, чтобы Жюли осталась на ночь, или хирург пытался удержать в сачке платежеспособного мотылька, случайно залетевшего в их убогое заведение. Для нее все услуги являлись платными, и Кис пообещал себе тщательно проверить завтра выставленные Жюли счета за лечение и пребывание, но оспаривать мнение хирурга не посмел.

Жюли неохотно сдалась. Алексей вызвался привезти ей любые необходимые вещи, но она только попросила доставить ей зубную щетку с пастой, халат и несессер со средствами макияжа.

Он обернулся за час. Жюли, с недовольной миной, забрала у него вещи и заявила, что желает отдохнуть. В больнице для нее нашлась одноместная палата – за отдельную плату, разумеется. Кис на продолжении разговоров настаивать не стал – все основное он уже услышал и узнал.

Мыслишка – строптивая газель – все никак не давалась, но после второго покушения позволила сыщику приблизиться к себе на мгновение и прочитать на ее шкурке вполне внятное клеймо: «Жюли!» Все каким-то образом связано именно с ней, сомнений нет!

Кис еще немножко подумал, угнездившись в любимом кресле за любимым письменным столом с любимым компьютером, покрутил эту мысль – и результатом его размышлений стал звонок в Париж Реми, обладавшему сложносочиненным статусом друга, собрата по профессии, а также члена семьи.

– Жюли Лафарж, она самая. Сможешь найти ее родителей? Если получится, съезди к ним, расспроси, фото возьми, – в общем, ты и сам знаешь, что в таких случаях надо…

Реми пообещал разузнать о них завтра же. ЗАВТРА. Вот так поступают настоящие друзья, к тому же отчасти родственники.

Алексей улыбнулся, отключившись. Надежность дружбы радовала, особенно в наши ненадежные времена.

Впрочем, у него во все времена было мало друзей, или, точнее, он это слово употреблял осторожно и взвешенно, не путая его со словом «приятели». Звание друга он выдавал лишь избранным, как Нобелевскую премию, – тем, в ком чувствовал сходные со своими принципы и понятия. Наверное, потому они, друзья, и сохранились до сих пор. И ненадежное время им не указ. Принципы не меняются от смены политических режимов или моды, на то они и принципы. Или, как еще говорят, иерархия ценностей. Никакой особой иерархии у Алексея Кисанова не было, он даже не очень хорошо понимал, что под ней имеется в виду. Если, к примеру, под ней понимаются такие простые вещи, как не обижать, не предавать, не продавать, – тогда да, он бы согласился, что и у него есть «иерархия ценностей». Возможно, что она заключалась в том, что ставишь эти понятия на первое место, а потом охраняешь их в своей душе, чтобы ни выгода, ни мелочный эгоизм не смогли поколебать их первостепенность?

Но, строго говоря, все ведь сводилось к простейшим, детским понятиям добра и зла, которым всех учили мама с папой, воспитатели и учителя! Есть человеческие отношения – дружба, любовь, – и они святы. Есть понятие справедливости, и оно тоже первостепенно. Есть понятие долга – и оно не подлежит сомнению. Все остальное вытекало из этих простых вещей. Алексей никогда никого не подставлял ради карьерных интересов – не только друзей, но даже и недругов; он держал данное слово; он старался быть внимательным ко всяким душевным переживаниям тех, с кем сталкивала его работа… С Александрой старался быть бережным – он охранял свое понятие любви. С друзьями был терпим и щедр, охраняя свое понимание дружбы. И дружил, и любил он тех, кто имел сходные понятия. Вот и все. Никакой «иерар­хии ценностей» не существует: ценности в этом мире всего две. Одна называется «хорошо», вторая называется «плохо». И каждый человек ежедневно и ежесекундно делает свой выбор между ними.

…Впрочем, он отвлекся. Философствовать ему некогда, это непозволительная роскошь! Жюли вот-вот покинет Россию, а он еще даже не начал окучивать свою смутную мысль!

Итак, что там у нас водится, в наших скудных сусеках? Братцы, которые перепугались, что наследница сунет нос в их дела? Ну, вот с них и начнем!

Братцы страшно удивились, узнав о том, что у Карачаева объявилась супруга. Засыпали детектива вопросами – их изумление казалось неподдельным. Однако Алексей навидался столько поддельных «неподдельных» изумлений, что он бы им ни за что не поверил, если бы в реакции компаньонов не промелькнул страх . Вот он-то был не только неподдельным, но и плохо контролируемым. А братцы, как мы уже поняли, изрядные хитрецы, и будь они причастны к двум убийствам, а теперь еще к покушению на Жюли, то оказались бы готовы к подобным вопросам. И никакого бы страха не выказали. Но их меж собой переглядушки недвусмысленно вопрошали: вдова?! Наследница?! Которая может сунуть нос в наши дела?!

Эти переглядушки были крайне неосторожны, они полностью выдавали шкурный интерес братцев: не допустить никого к их кормушке и предполагаемой скорой дележке карачаевской доли. Но именно поэтому Алексей счел, что они впрямь ничего не знали о Жюли – по той простой причине, что их никто не информировал…

Однако детектив Алексей Кисанов никогда не был самонадеянным болваном и потому подвергал любую свою догадку сомнению. В силу чего, невзирая на уверенность в сложившемся о братцах впечатлении, он возжелал его проверить. И нагрянул к Жюли: не забыла ли она выяснить, что ей причитается как наследнице из фондов мужниной фирмы?

Жюли смотрела с непониманием.

– Вы связались с компаньонами мужа? – спрашивал Кис голосом заботливого папочки.

– Не имею никакого понятия, – ответила ему Жюли, – о ком вы говорите…

– А Афанасий – он вам разве не рассказывал?

– Нет… То есть он упоминал, но я не слишком поняла. Какие-то ассосье… компаньоны, я знала, существуют, да, – но я тут в полной темноте. Э-э-э… для меня это темный лес. Никогда не пыталась вникнуть в его дела.

– Иными словами, вы с ними связаться не пытались, о своем приезде не сообщали и делами мужа у них не интересовались?

– Совершенно правильные слова. Так оно и есть. Я даже не имею представления, как с ними связаться. У меня нет ни адресов, ни телефонов, ни даже их имен… Вы все думаете, что я ради денег за Афаназия замуж вышла, да? Хотя мне индифферентно, что вы думаете. Это все? Или у вас есть еще вопросы?

– У вас есть догадка, кто мог покушаться на вашу жизнь?

– У меня нет такой догадки, я вам уже говорила.

– В таком случае у меня и вопросов больше нет.

Ну что ж, Алексей с самого начала знал, что братцы тут ни при чем, по той простой причине, что они никогда бы не стали пытаться переехать Жюли на улице и лезть к ней с ножом в магазине. Фи, как это непрофессионально! Нет, холено-розовые кузены наняли бы хорошего киллера, обеспечив лично себе устойчивое алиби на время убийства. Но Алексей был доволен, что проверил эту гиблую версию до конца: он любил отметать ненужное.