Жена чайного плантатора - Дайна Джеффрис

– Если мы поедем, то должны взять с собой Хью и, думаю, Навину тоже.

– Непременно. Ты услышишь медные барабаны. Их называют рабонами. Грохот ужасный, но это весело. Согласна?

Гвен кивнула:

– Что мне надеть?

– Что-нибудь новое, разумеется.

– В таком случае пойду посмотрю, что у меня есть.

Она повернула к дому, но Лоуренс схватил ее за руку и потянул назад. Гвен глянула на свои ноги, потом на озеро, а муж тем временем поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Дорогая, – сказал он, – пожалуйста, выброси старую детскую одежду. Мне вообще не стоило оставлять ее. Но тогда я просто не знал, что делать.

– И фату Кэролайн?

На лице Лоуренса промелькнуло какое-то неясное выражение.

– Она тоже там была?

Гвен кивнула:

– Навина ее выстирала и повесила на солнце. Но она все равно немного желтовата.

– Это фата моей матери, не Кэролайн.

– Значит, это семейная реликвия. Мы должны ее сохранить.

– Нет. С ней теперь связано слишком много неприятных воспоминаний. Избавься от нее.

– Лоуренс, что случилось с Кэролайн?

Он помолчал, потом судорожно вздохнул и ответил:

– Она была не в себе.

Мгновение Гвен молча смотрела на него, а потом высказала возникшую у нее мысль:

– Лоуренс, каким образом это привело ее к смерти?

– Прости… я не могу об этом говорить.

Мысль о Кэролайн и Томасе вызвала прилив слез. Гвен вообще теперь стала плаксива. Все ее расстраивало, и напряжение, вызванное необходимостью держать в секрете рождение Лиони, росло день ото дня. Лоуренс был рядом, и от этого печаль еще сильнее вскипала в сердце Гвен, но, если она даст волю слезам, а он выкажет жалость, правда может сама собой слететь у нее с языка.

Лоуренс взял ее за руку, и Гвен ужаснулась, потому что рот у нее непроизвольно открылся. Но слова замерли на губах. Она отняла у него руку, неловко извинилась и побежала в дом, к себе в комнату, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Вошла в ванную – там все просто и красиво: зеленые плитки на стенах, голубые на полу и зеркало в серебристой раме. Хорошее место, чтобы поплакать в одиночестве.

Гвен встала перед зеркалом, взглянула на свои опухшие глаза и медленно разделась, окинула взглядом груди, живот и бедра – везде столько лишнего жира – и снова почувствовала, что отдалилась от самой себя.

Она была так счастлива, когда верила, что ее предназначение – быть женой Лоуренса и матерью его детей. Навина сказала: «Это судьба девочки». Если так, было ли ей самой на роду написано зачать ребенка той ночью, которую она не могла толком вспомнить? И чем больше Гвен пыталась не думать о том, что, вероятно, сотворила, тем сильнее преследовали ее темные глаза Сави. Она стиснула зубы и сжала руку в кулак. Она ненавидела мистера Равасингхе, всей душой ненавидела, и ненавидела то, что он с ней сделал. Гвен подняла кулак и что было силы саданула им по зеркалу. Кроме дюжины расколотых отражений голой себя, она увидела многократно повторяющиеся изображения крови, капающей из порезов на ее кулаке, и это принесло ей какое-то странное удовлетворение.

Праздник оказался не особенно шумным. Дым от факелов, расставленных вокруг домов, смешивался с дымом благовоний и уносился в вечернее небо. Гвен узнала тот же барабанный бой, какой слышала в день своего прибытия в Коломбо. Люди в ярких одеждах веселыми компаниями гуляли по улицам. Заметив на одной маленькой площади группу танцоров, они остановились посмотреть.

Гвен, держа на руках Хью, прислонилась к Лоуренсу и попыталась расслабиться. Навина забинтовала ее порезанные пальцы, и Гвен чувствовала себя лучше, чем раньше. Хорошая была идея – совершить эту поездку. Верити выглядела довольной, а Навина то и дело одобрительно покачивала головой и улыбалась.

– Это танцоры из Канди, – прокомментировал Лоуренс.

Гвен следила за мужчинами с бубенцами на запястьях, в длинных белых юбках и сверкающих камнями поясах, за ними двигались другие – в тюрбанах, одетые в красное и золотое, с барабанами на талии. Ритм был завораживающий.

Дальше появились женщины-танцовщицы в изысканных традиционных костюмах; прихлопывая в ладоши, они прошли мимо. Потом Гвен увидела вереницу маленьких девочек. Ее бросило в жар при виде того, как изгибаются и вертятся их стройные фигурки, как мелькают коричневые руки. На лицах юных танцорок застыло выражение транса, движения их были просты, но полны достоинства, изящно вращались запястья, кудрявые темные волосы свободно падали на спину. У каждой – лицо ее дочери, тело ее дочери, вернее, лицо и тело, какие у нее будут, когда она подрастет. Тоска по Лиони охватила Гвен, горло у нее сжалось, она беспомощно хватала ртом воздух. «Дыши, – приказала она себе. – Дыши». Сделала шаг вперед, и ноги у нее подкосились. Лоуренс успел подхватить ее под локоть, когда она уже начала падать. Навина забрала Хью, а Лоуренс провел их сквозь толпу к скамье у края рыночной площади.

– Гвен, опусти голову между коленями.

Она сделала, как велел муж, к тому же в таком положении можно было спрятать лицо от его пристального взгляда. Гвен почувствовала руку Лоуренса у себя на спине. Он тихонько ее поглаживал. И слезы защипали ей веки.

Гвен старалась отдышаться. Когда дыхание выровнялось и голова перестала кружиться, она села прямо, продолжая ощущать внутреннюю дрожь.

Лоуренс пощупал ей лоб:

– Ты вся горишь, дорогая.

– Я не знаю, что случилось. Меня вдруг бросило в жар, и ноги подкосились. Голова болит.

Верити, которая до сих пор не замечала, что ее спутники покинули праздничную толпу, подбежала к ним:

– Вы пропустили самое интересное. Там был глотатель огня. Маленький мальчик. Только представьте! – (Гвен взглянула на нее.) – Ты совсем бледная. Что случилось? Хью?

– Мы едем домой, – скомандовал Лоуренс.

Верити надулась:

– Почему? Мне тут так нравится.

– Боюсь, это не обсуждается. У Гвен разболелась голова.

– О, ради бога, Лоуренс! Вечно Гвен и ее головная боль. А как же я? Никто не считается с тем, чего хочу я!

Лоуренс взял сестру за локоть и оттащил на несколько шагов в сторону, но сердитый голос Верити все равно доносился до Гвен.

В три часа ночи Гвен резко села в постели; она была вся в поту, ее трясло. В детстве она часто просыпалась именно в это время, боясь, что дух Оул-Три придет за ней. Она позвала Навину, и та быстро пришла из детской, где теперь спала. Но Гвен ни о чем ее не попросила, только молча стучала зубами. Во сне что-то плохое случилось с обоими ее детьми, и, хотя она билась как могла, спасти удалось только одного.