Нарушаю все правила - Эми Эндрюс

ниже, – к пупку и далее, сужаясь, точно острие, и упираясь в пояс брюк, где наконец скрывалась от глаз. Остин выдернул полы рубашки и, скинув ее с плеч, уронил следом за ремнем.

И теперь, когда Би получила возможность увидеть его торс во всей красе и цельности, во рту у нее пересохло, как в безжизненной пустыне Мохаве.

Остин без рубашки представлял собой нечто бесподобное. Золотистая гладкая кожа, широкие крепкие плечи, рельефные мышцы. Выпирающие ключицы и неглубокая впадинка в том месте, где они встречаются. Едва просматривающиеся ребра и легкие углубления между ними. И лесенка немного неровных кубиков брюшного пресса, удачно разделенная идеальным количеством волос.

И, наконец, вот и он! Пояс Адониса! Пояс Бэтмена. V – знак победы и греха. Знак полнейшего экстаза.

Да, он не был так рельефно «вылеплен», как многие парни-культуристы на пляжах близ Лос-Анджелеса. К тому же на бедрах у него, пусть и слегка приспущенные, сидели брюки, скрывая то, что находилось ниже. Однако и то, что Би могла заметить, смотрелось великолепно.

– Ну что могу сказать… – Она подняла взгляд, вновь встретившись с его глазами. Господи, даже глаза у него казались такими жаркими, словно готовы были вскипеть в глазницах. – Да, он там есть. – Она сделала большой глоток вина. – Ты… качаешься?

Он выдавил напряженную улыбку:

– Вполне хватает ранчо.

– Что ж, чем бы ты ни занимался, – она вновь неспешно обвела взглядом его грудь и кубики на животе, – это работает.

– Спасибо.

Он опустил ладони к животу, побарабанил пальцами по прессу, и – господи, помоги! – Би невольно сконцентрировалась взглядом на этом его движении, как будто Остин отстукивал сейчас какой-то тайный код и от того, сумеет ли она его взломать, зависела судьба всего мира.

– Да, мне говорили, что они крепкие. – Широко улыбнувшись, Остин поднял ладонь и поманил к себе Би: – А может, подойдешь поближе и убедишься в этом лично?

Би и хотела бы через долгие годы сказать, что в этот момент она опомнилась и отклонила сомнительное приглашение. Увы, она не была настолько стойкой. Как будто Остин распахнул перед ней двери в Диснейленд, обещав частную экскурсию, а Би была помешана на этом парке развлечений.

Словно движимая невидимой натянутой струной, Би допила остатки вина и на неверных ногах приблизилась к тому месту, где стоял Купер. Чем ближе она подходила, тем делалось ей жарче, как будто он держал ее в прицеле лазерного луча. Улыбка его погасла, оставив в глазах тлеющий жар, и этот раскаленный взгляд сосредоточился на ней. У Би заколотился в ушах пульс, и дыхание, резко вырывавшееся из легких, заклокотало в горле.

Какая-то малая часть ее сознания никак не могла поверить, что она и впрямь это делает, что она настолько дерзка и бесстрашна. Все прочее, однако, уже предалось разгорающемуся жару.

Она остановилась перед Остином – очень близко, но никак его не касаясь. От его кожи волнами исходило горячее тепло, окатывая Би, словно пары и струи гейзера, затягивая ее, точно морским приливом. Едва уловимый аромат его одеколона защекотал ей ноздри, в то время как куда более земной запах разгоряченного мужского тела пробудил в ее мозгу самый что ни на есть первобытный слой.

Всё. Ты – Тарзан, я – Джейн.

Она желала этого мужчину, черт подери! Равно как и он желал ее.

С бешеным пульсом в висках Би перевела взгляд с его лица к бугрящимся на уровне ее глаз бицепсам. Осторожно, еле ощутимо коснулась кончиком пальца его плеча. Прикосновение было легчайшим, однако она различила в его частом дыхании дрожь и, сжав от волнения пальцы на ногах, подалась к нему ближе. Проведя пальцем по бицепсу одной руки, Би медленно двинулась вокруг Остина, продолжая невидимую линию на его спине.

Мурашки пробежали у него по коже, и его лепные мышцы отозвались на ее легкое касание. Подушечкой указательного пальца Би дотронулась до бицепса на другой его руке и, медленно обойдя полный круг, вновь оказалась перед Остином. Пальчик ее прошелся по его груди, от одного соска до другого, вызвав еще большую волну мурашек, после чего ее рука опустилась, повиснув вдоль тела.

Они стояли очень близко друг к другу – так близко, что Би ощущала его тяжелое дыхание и различала едва пробившуюся под гортанью щетину. Остин сглотнул, и по горлу прокатился кадык.

– А можно спуститься ниже? – Хрипловатость в голосе придавала ее смелой просьбе оттенок отчаяния. Би уже не смотрела ему в глаза, взгляд ее был прикован к биению жилки у него на горле.

Откуда-то из глубины его гортани донесся непонятный звук – то ли рык, то ли стон.

– Если хочешь. – В голосе его царило замешательство, смешанное с отчаянием, которое она уже уловила в себе.

Получив разрешение, Би положила дрожащие ладони ему на грудь и замерла на пару мгновений, приятно ощущая, как округлились ее кисти на тугих выпуклостях грудных мышц. Словно придавая форму его плоти, она слегка пошевелила пальцами, наслаждаясь мягким щекотанием волосков его груди и ощущением его напрягшихся под ладонями сосков. И все ее существо, точно контрабандным наркотиком, пронизало робким и головокружительным осознанием – «мой».

Очень медленно Би повела ладони ниже, наблюдая, как ее руки гладят его по ребрам. Затем ее кисти скользнули вниз по его брюшному прессу, пока наконец указательные пальцы не уткнулись в тонкую бороздку, намечающую линию его тазовых костей, и не разошлись по сторонам. Она легонько провела ногтями по этому желобку, чувствуя, как сокращаются его напряженные мышцы. И на протяжении всего исследования фоном ему служило частое прерывистое дыхание Остина. Би подняла голову, и жаркий взгляд его голубых глаз полыхнул, точно двойными лучами лазера.

– Ты прекрасен, – прошептала она, потому что Остин и впрямь был образцом мужского совершенства. И даже если б ей не суждено было испытать с ним нечто большее, она все равно, умирая, сочла бы себя счастливой женщиной.

– Нет, – качнул он головой, и его руки, скользнув вверх, зарылись пальцами в ее волосах и сомкнулись на макушке. – Это ты прекрасна.

Остин пригнул к ней голову, и уже ничто на свете не способно было помешать Би подняться на цыпочки и встретиться с его губами – жадными, пытливыми и требовательными, выдающими тот голод, который рос в них обоих с того момента, как он впервые сказал ей «мэм», который все сильнее распускался с каждой улыбкой, каждым взглядом, с каждым куском пирога и каждым произнесенным «Беатрисс».

И в это мгновение Би поняла, что просто прикоснуться к нему ей будет в