Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - Александр Рыбин

Да вот незадача: я не знаю пока, чем мой лихо закрученный сюжет закончится, на какой фразе оборвется. Наверное, эта фраза — «я люблю море». Или — «я полюбил море». И точка. Или нет, многоточие…

Иногда ночью, когда смотрю в звездное небо, мне кажется, что оттуда, из черной глубины, на меня тоже кто-то смотрит. Тут вспомнился Ницше: если долго смотреть в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя…

А бывает, представляется и такое, когда случится полный штиль и вдруг заглохнут сразу оба движка, мы очутимся не на краю Ойкумены, а внутри ее. И все поймут, что океан — это огромная пустота. Огромная пустота океана лишь изредка загадочным мерцанием маяков обозначает свои границы.

20 июня

Сегодня в 18.00 покинули гостеприимный Задар, курс на Суэцкий канал. Курсанты выстроились на верхней палубе, заиграли марш «Прощание славянки». На пирсе куча народа; фотографируют наш отход, машут руками в приветствии. Трогательно и немного грустно. Хорваты явно братья-славяне: многие слова схожи с нашими, а если изъясняемся с ними, то в конце концов понимаем друг друга.

Про сам Задар напишу в романе; думаю, этого будет достаточно. А может, и нет.

22 июня

Идем по морю, аки посуху. Гладь голубого шелка.

Сегодня много-много лет назад началась война. Где-то в под сознании тот страх сидит занозой, наверное, у всех людей. Баба Яга на построении поинтересовалась у курсантов, что означает для нас всех этот день; оказалось, некоторые не знают об этой трагической дате. Вернее, она у них стерлась из памяти после школьного курса. Как же так?

«Победу мы добыли, но война не закончилась, пока жив хоть один ветеран». — Кто-то очень точно сформулировал генетический код целого народа.

Смотрели вечером на верхней палубе фильм «Отец солдата». Когда фильм закончился, все сидели притихшие, не хотелось расходиться. Я посмотрел на небо, где светили мириады звезд; казалось, что это души наших солдат, погибших на той войне, светят нам.

Семнадцатого июня накропал в дневнике, чем закончится, по моему мнению, роман и фразу выковал такую — «я полюбил море». А сегодня ночью изменил концовку, и получилось: «Поцелуй Маши был легкий, едва осязаемый, как касание волны легким крылом чайки», — именно эту фразу я приберегу для моего героя, а может быть, и для себя. Самонадеянный болван! Большая радость — ходить влюбленным идиотом, когда объект твоего обожания даже не подозревает об этом. Никогда не думал, что меня так сильно накроет… При встрече с ней я начинаю пороть всякую чепуху. Неужели это я?

P.S. В романе я конечно же буду намного решительнее.

Так уж получилось, что в толпе гуляющих по узким улочкам Задара туристов Илья нос к носу столкнулся с Машей. Безнадежно влюбленный сделал вид, что это была совершенно случайная встреча.

— Следишь? — сузила девушка в подозрении свои васильковые очи.

Илья молча улыбался. И повинно кивал головой.

— Значит, следишь, — констатировала со вздохом Маша.

— А где остальные девчонки? — оглянулся он, ища взглядом Катю, Олю и Настю.

— Настя осталась в кубрике, ее что-то опять лихорадит. А Катя с Олей вот тут, в сувенирной лавочке, магнитики выбирают. — Она смешно сморщила свой носик с конопушками. — А мне хочется успеть старый город посмотреть, а то я в два часа на вахту заступаю…

— А давай сбежим, — заговорщицки перешел он на шепот, не очень то, веря в удачу.

Маша в ответ лишь растерянно заулыбалась, беспомощно посмотрела в сторону лавочки, где скрылись ее подруги. И было непонятно, хочет ли она этого, или нет.

Илья приблизился к ней близко-близко и преодолевая воскресшую вновь, давно забытую уже робость, взял за руку. Пальцы у нее вздрогнули, но руку она не убрала.

— Мы ненадолго. А кто же тебе город покажет, если не я? Я тут всё знаю, — врал он напропалую. — Тут такие античные развалины…

— Лгунишка ты, — счастливо рассмеялась она. — Ты же мне говорил вчера, что в Хорватии впервые. — И опять облила, как ему показалось, всё вокруг светом своих небесно-голубых очей.

— Так я в Интернете интереснейшую информацию почерпнул о городе. Представляешь, городу более трех тысяч лет, и он существовал еще до прихода сюда римлян. Кроме римлян здесь жили иллирийцы, франки и венецианцы. А вообще-то, в конце концов, здесь каким-то чудом очутились славяне…

Совершить вдвоем прогулку по Задару… Как же это здорово! Само собой получилось, что они взялись за руки. И больше Илья уже не выпускал узкую ладошку Маши из своей ладони. Она и не вырывалась. Странно, но в старом городе, когда они вдвоем с Машей гуляли по узким улочкам, время от времени заходя в сувенирные лавчонки, Илье вдруг показалось, что за ним кто-то следит; он почувствовал чей-то недобрый взгляд. Ерунда, решил он, оглянувшись между прочим пару раз и не найдя чьих-либо недобрых глаз.

Сплошь и рядом попадались свои, с парусника. Центр города был маленький, с узкими кривыми улочками-проулочками, тупичками, крошечными сквериками и уютными барчиками, кафешками и ресторанчиками. Маленький, почти сказочный средиземноморский хорватский городок. Пути-дорожки членов экипажа парусника то и дело пересекались. Может, кто из них и глянул криво и неприязненно на него; может, кого и выводит из себя его счастливая физиономия.

Курсанты в увольнение на берег оделись в праздничное: белые рубахи и фуражки; синие, как штормовое море, гюйсы; черные, чуть расклешенные брюки. Местное население, увидев русских морячков, частенько выражало им свое восхищение, пыталось завязать разговор и даже сфотографироваться на память.

Странное чувство одолевало Илью. Когда он пытался с кем-либо поговорить на английском, на котором он изъяснялся довольно сносно, местные откликались, но скучнели глазами. Но если он переходил на русский, в глазах собеседника вспыхивал интерес и на лице появлялась улыбка. Иногда ему даже казалось, что он понимает, о чем говорят люди. Почему-то еще и еще тянуло пройтись просто так по этим уютным улочкам, послушать, о чем говорят местные чопорные старухи на рынке, продавая спелую, почти черную, матово поблескивающую черешню, домашнее вино и белый козий сыр.

В полдень Илья проводил Машу почти к самому паруснику. Когда они остановились на немноголюдной набережной, то вдруг услышали грозный окрик:

— Фуфаева!

Удивленно оглянувшись, они увидели, что их догоняют тяжело дышащие Катя и Оля. Глаза у подруг грозно сверкали праведным гневом.

— Маша, как ты могла?!

Маша вырвала свою ладошку из руки Ильи и молчала. Щеки ее порозовели. Она опустила глаза, будто была в чем-то сильно виновата.