Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

А Джулия Прайс… Неудивительно, что никому в голову не приходило распускать слухи о Лоренсе и о ней.

– Ты легко отделалась, – говорю я.

Онор кивает. Она ведь ни о чем не подозревала. И ей теперь даже забавно думать, насколько плохо ты знаешь людей, с которыми порой знакома всю жизнь. Словно ища точку опоры, ее рука взлетает к тонкой цепочке вокруг шеи. На ней рядом с серебряной буквой «О» сверкает вторая подвеска – миниатюрная подковка, приносящая удачу.

– Тедди подарил мне эти вещицы, – объясняет Онор, заметив мой взгляд. – Прежде они принадлежали его матери. Как считаешь, мне лучше ему все вернуть?

– Думаешь, Элис знала о… Прайс?

– Мы надеемся, что нет. Она ведь была чудесной женщиной. Доброй. Хорошей. Но если ты подозреваешь, что Мириам рассказала ей о том, как он уезжал от Азарии с Джулией Прайс, то ошибаешься. Она ни словом не обмолвилась ей.

Мне же вспоминается рассказ Полли о последней ссоре родителей.

«Ты можешь изменить посвящение, пока рукопись у тебя в руках, – сказала тогда Элис. – Сейчас же это не дань уважения, а просто оскорбление».

Когда книга вышла из печати, там значилось: «Посвящается Элис. Как всегда».

Значит, Элис все же узнала о Джулии. Может, Джо Азария проговорилась? Так выполнил ли Лоренс ее просьбу? Или же посвящение осталось таким, как он хотел? Узнаю ли я когда-нибудь? И вообще, почему для меня это так важно?

Онор заканчивает завтракать и подзывает официантку. Мы делим счет пополам. Она говорит, что ей необходимо кое-что купить для дома, и я иду в магазин с ней. Мне интересно, на чем она остановит свой выбор. В набор входят вегетарианский сыр, чай из трав, жидкость для мытья посуды, производимая на основе выжимки из органических корсиканских лимонов. Затем за порогом магазина мы целуемся на прощание в тени полосатого навеса, и Онор удаляется со своей веревочной сумкой, забавно шлепая босоножками по тротуару. Солнце отражается в хромированных деталях проезжающих мимо автомобилей. Небо исчерчено постепенно растворяющимися полосами, оставшимися от пролетевших самолетов.

Я решаю все-таки навестить Наоми с ее младенцем, и сначала мы беседуем ни о чем, а потом гуляем, толкая перед собой коляску, по жарким и пыльным улицам Шепердс-Буша. После чего я одна отправляюсь на ранний вечерний сеанс французского фильма, приведшего в такой восторг Онор. Он о симпатичных парижских супругах, которые хорошо одеваются, имеют престижную работу, но оба хранят в душе свои темные тайны. Я получаю от просмотра огромное удовольствие.

На автобусе я добираюсь до своего квартала и иду, огибая уже запертый на ночь общественный сквер, где сквозь прутья железных решеток торчат наружу ветки густых кустов. Вдруг мне кажется, будто изнутри доносится какой-то гнилостный запах.

Я отправляю Полли несколько текстовых сообщений, интересуясь, как у нее дела, и она наконец отвечает. В колледже все хорошо, и ей даже дали большую роль в пьесе, которую ее курс должен подготовить к концу осеннего семестра. В один из четвергов Полли соглашается приехать ко мне на ужин, но в последний момент все отменяет. Пишет, что плохо себя чувствует и хотела бы перенести нашу встречу на другой день. Тем же вечером, поужинав в одиночестве, я включаю ноутбук и нахожу в «Твиттере» ее запись о том, как она зависает в одном из баров в Уэстбурн-Гроув, празднуя день рождения Луизы. За соседним столиком сидит сама Алекса Чанг[12], не забывает упомянуть она.

Я обижаюсь, но напоминаю себе, что прекрасно знаю Полли и было бы ошибкой ожидать от нее слишком многого. Нужно уметь взять хотя бы то, что она реально может дать.

Передо мной стоит задача кое-что спланировать, но я не позволяю себе слишком много об этом размышлять. Если обдумывать все тщательно, будет бросаться в глаза нарочитость моего поведения. И потому я лишь перебираю в уме различные варианты, не позволяя себе увлекаться деталями. Это немного напоминает приготовление пирожных. Руки легкие и прохладные, неспешная работа, много воздуха. И нужно сделать паузу, как только почувствуешь изменение в структуре теста.

На работе все как нельзя лучше. Джемма Коук берет пространное интервью у Джулии Прайс по поводу ее издательского проекта, и материал отлично выглядит на полосе. С крупной фотографии смотрит Джулия, стоящая у окна в своем кабинете, и белая полоса в прическе, как всегда, подчеркивает свежесть кожи ее лица. В интервью мне бросается в глаза цитата по поводу ее статуса одинокой и бездетной женщины. «Я, вероятно, ничего не добилась бы в карьере, если бы пошла другим путем», – смело заявляет она. Есть в материале и фраза, что Джулия считается «одной из самых желанных потенциальных невест в Лондоне». Короче, она настолько сумела очаровать Джемму, что интервью получилось интересным, но лишенным подлинной остроты, которая запоминается надолго.

Позже Джулия присылает Мэри в знак признательности орхидею в высокой стеклянной вазе.

Когда мне приходится ходить вместо Мэри на утренние летучки, я замечаю в себе способность говорить веско и уверенно, когда меня просят высказать свое мнение.

– А ведь в самую точку! – восклицает Робин Маколлфри, выслушав мой комментарий.

С недавних пор у него появилась привычка появляться в литературном отделе, присаживаться на край моего стола, энергично сквернословить, протирая очки, и каждый раз повторять, что мы недурно выглядим для «синих чулок». Я воспринимаю это как дежурный флирт, который он считает для себя обязательным, а потому вежливо смеюсь и дожидаюсь, чтобы он ушел и начал доставать кого-то другого.

Когда Малком Азария публикует в одном литературном журнале воспоминания о том, как он встретился со своим незаконнорожденным ребенком, о существовании которого даже не подозревал, Маколлфри вызывает меня.

– Ты же приятельница Азарии? Позвони ему немедленно и попроси до конца недели встретиться с Джеммой. Скажи, что мы дадим интервью на первой полосе раздела «Искусство». И обещай хороший гонорар.

– Будет сделано, – бодро отвечаю я, возвращаюсь на свое рабочее место и звоню ответственному секретарю журнала, который сообщает мне, что Азария уже дал интервью для «Санди таймс» на этой неделе, а потому вариант с нами отпадает.

Я отправляю Маколлфри электронное письмо с объяснениями, что Малком глубоко сожалеет, но уже связан по рукам и ногам другими обязательствами, и на этом история завершается. Но вот только теперь я поняла, каким образом Мэри сумела пробить для меня повышение, что напоминает мне, насколько шаткая почва у меня под ногами.

Бабье лето заканчивается. Причем пропадает оно тихо и внезапно, как вор, торопящийся скрыться с места преступления. И вот наступает утро, когда перед выходом на улицу я снова беру с полки свой пурпурно-красный шарф. А вечером выхожу из офиса и вижу, что уже стемнело. Заглянув в дорогой магазин деликатесов, где я теперь все чаще покупаю себе что-нибудь на обед, замечаю смену в витрине – она украшена тыквами и вырезанными из бумаги желтыми листьями на фоне коричневой драпировки.