Эрановум - Яна Батчаева

может быть настоящим? По щеке к губам скатывается соленая слеза. В груди невыносимо больно. Закрываю глаза и тут же пугаюсь, что совершила ошибку и теперь образ сестры распадется на частицы, а потом и вовсе исчезнет, как и все остальное в искусственно созданных реальностях. Но она по-прежнему тут, рядом.

– Я тоже скучаю по вам. Безумно, – наконец, произношу я прерывистым голосом.

– Тогда возвращайся домой, – улыбается Алиса.

– Домой? – горько хмыкаю я. – Как?

– Нужен верный маршрут и только, – говорит сестра и касается моего браслета на левой руке.

«Верный маршрут, верный маршрут…» – повторяю про себя несколько раз. И тут все вдруг самым удивительным образом становится на свои места, как кусочки пазла. Я собираю их, и картинка проясняется. Неужели все так просто? Таня не ошиблась с маршрутом, не могла ошибиться. Она загружала его в браслеты сотни раз за все это время и от ее внимательности зависят жизни схитов. К тому же табулу и все карты в ней, она знает как свои пять пальцев и этот маршрут знала. Она загрузила его нарочно, чтобы я увидела тот самый кусочек неба сквозь расщелину. Таня сделала все, чтобы я получила доступ во Внешний мир: предложила пари, когда поняла, что весь сыр-бор с Максом может закончится не в мою пользу, а еще раньше под предлогом забытого планшета, отправила к Сандру, где я смогла поговорить с ним наедине и убедить передумать. Но почему она решила, что он мне не откажет? И тут в голове мелькает образ криво висящего значка на куртке Тани, отчего-то врезавшегося в память, и слова Марка о том, что он видел значок с номером группы у Макса уже после смерти Анны. Конечно, Таня стащила его у него, когда поняла, где могла потерять свой на месте преступления. А Макс и не догадывается. Парень, конечно, злобный и чересчур агрессивный, но вот только не он убил бедную девушку из медцентра. И вот именно тогда, Таня видела, как Сандр поцеловал меня и предположила, что у куратора есть чувства, а когда я рассказала о походе на подземное озеро, ее уверенность должно быть здорово укрепилась. Она так обрадовалась тогда. Я еще удивилась ее реакции, но не придала большого значения.

От собственной догадки, я прихожу в ужас. Голова кипит. Как же можно было так ошибаться в человеке? Я считала ее слабой и рассеянной, но похоже, все с точностью да наоборот. Прав был Сандр – со всеми нужно держать ухо востро.

– О, Боже, зачем? Зачем она все это натворила? – спрашиваю я саму себя вслух.

– Что не сделаешь ради своих детей, – жмет плечами Алиса, повторяя слова Тани. – Даже на убийство пойдешь, чтобы вытащить ребенка из жуткого бункера, в котором тот очутился.

– Вытащить? То есть на поверхность? – по слогам спрашиваю я, но в душе уже знаю точный ответ. – Постой, но я же все помню – как оказалась здесь, войну, как отец курил после новостей…

– Ева, наш отец никогда не курил, у него ведь больное сердце, разве не помнишь?

Рыжеволосая девочка подбрасывает вверх серебристый значок с единицей и тает будто ее никогда и не было. Меня пронзает боль, не то душевная, не то физическая, а может все разом. Через секунды, она все больше концентрируется в районе левого виска, на который пришелся удар. Я слышу, как кто-то зовет меня. Сначала голос кажется далеким, словно долетающим сквозь сон, но вот он звучит уже у самого уха.

– Ева, очнись, ну же, – трясет меня за плечи Сандр.

С трудом приоткрываю глаза – пещера и образ парня расплываются передо мной, будто окутаны туманом. Мне требуется время, чтобы в голове наступила ясность, и я вспомнила, где я и кто. Тело онемело. Стараюсь двигаться, но выходит неважно. В конце концов, встаю с помощью куратора, но едва выпрямившись, ноги снова подкашиваются и он, не дожидаясь падения, подхватывает меня и аккуратно усаживает возле стены. Я облокачиваюсь на нее спиной и несколько минут перевожу дух. Немного легче. Левая щиколотка так и тянет, болит, видимо падение ни прошло стороной не только для моей головы. Висок тоже пульсирует. Я потираю его рукой и тут до меня доходит – мой шлем разбит. Гляжу на Сандра в надежде, что увижу в его глазах недоумение или шок, но не нахожу ничего подобного. Он виновато качает головой. Ему-то как раз все понятно и удивляться нечему. Поджимаю губы, отворачиваюсь и чувствую горячую дорожку только что скатившейся слезы на щеке.

Так и сидим в тишине. Не знаю, как долго, но за это время куратор уже в пятый раз шумно втягивает воздух, будто пытается что-то сказать, но слов не следует и снова наступает молчание. А я просто дышу. Без шлема. Впитываю в себя сырой землистый воздух, закрыв глаза и прислонив затылок к каменной стене коридора, в котором мы застряли.

Кое-как снимаю ботинок и открываю пострадавшую щиколотку. Только этого не хватало: она распухла и посинела от кровоподтеков. Сандр потянулся к моей ноге, но я сразу же одергиваю ее назад.

– Дай посмотрю, – тихо просит он.

– Уйди, – только и могу из себя выдавить.

Сидеть дальше на одном месте бессмысленно. Снова обуваюсь, шипя от боли, когда ботинок туго обхватывает щиколотку, скидываю бесполезный рюкзак с плеч и поднимаюсь. При подъеме нога отзывается новой волной острой боли, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать. Хоть бы ничего серьезного, ведь впереди долгий путь.

Делаю глубокий вдох и прихрамывая направляюсь к выходу.

– Куда ты? – останавливает меня Сандр.

– Возвращаюсь домой, – резко отвечаю я.

– Нет, нужно вернуться в город, тебе требуется помощь.

– Черт с два! – громко рявкаю я. – Я больше не вернусь в Эрановум! Я иду домой!

– Ева, послушай меня, я понимаю твои чувства, но идти вот так сейчас это как минимум глупо.

– Ничего ты не понимаешь! Сам говорил, что, по сути, никого у тебя не было. Ты не знаешь, что такое семья, не знаешь, что такое привязанность, какого любить близких и тосковать по ним даже во сне! Особенно во сне… Я хочу вернуться к ним, и я поднимусь наверх даже с такой ногой.

Снова продолжаю идти, но сделав всего несколько шагов, падаю на колени. Болевые ощущения в левой щиколотке не дают возможности двигаться дальше. Сандр присаживается напротив и с жалостью смотрит на меня, от чего кровь закипает в венах, а грудную клетку распирает злость. Стискиваю зубы до неприятного скрипа. От ярости трясет и я готова разорвать на