Внучка берендеева. Третий лишний - Карина Демина

Молчит.

Архип ведь понимает, что до откровенной лжи Никодимушка не опустится. Но и с правдою много чего сотворить можно.

— А если нет, то помалкивайте… послушайте. И подумайте. Если вы считаете себя ее другом, то поможете принять верное решение. Или вот ваш приятель… говорит о любви, но почему ради этой любви она должна жертвовать что уровнем жизни, что перспективами?

— Почему…

— Почему жертвовать? А разве нет? Возьмем жизнь. Люциана у нас привыкла к тому, что может позволить себе очень и очень многое. Взять хотя бы ее наряды…

— Обойдусь и без нарядов. — Она снова сделала ошибку. Нельзя отвечать Никодиму. И слушать его нельзя. И замечать не стоит, тогда, глядишь, и отстанет со своею блажью. А Люциана не сомневалась, что это и есть блажь.

В конце концов, неинтересна она ему была в прошлом году.

И в позапрошлом.

Что изменилось? Ничего. Почти. Разве что… конечно, Никодим привык быть во всем лучше прочих, а значок отдали не ему. И если в позапрошлом году у него получилось, не за счет силы, но за счет знаний, которых Фролу не хватало, то в прошлом Фрол стал первым.

И в нынешнем будет.

Силы-то у него куда как больше. Вот и решил Никодим соперника позлить…

— Обойдешься. Некоторое время. Но потом устанешь носить полотняные рубахи. Они жесткие. А кожа у тебя нежная. Мыла, притирания, мелочи всякие дамские. От них тоже придется отказаться. Ладно, со скотиной я переборщил. Скотину заводить не обязательно. Но за домом твоим кто следить будет? Ты, Люцианушка, убирать умеешь? Полы там мыть? Пли стирать одежду? Штопать? Не вышивать шелком по шелку, а именно штопать?

Голос Никодимов звенел.

И наполнял всю аудиторию. И думалось, что слышат его не только Люциана с Архипом. Прочие тоже… боярские дети… сидят, взгляды отводят. Одним неловко, но многим интересно. И еще смешно. И не сочувствуют они Люциане, ни на медяшку не сочувствуют.

Напротив, рады, что кто-то высказался.

Как же… боярская дочь себя позорит… вздумала с холопом под ручку гулять… а еще и замуж пойдет… она пойдет, потому что…

— Тебе кажется, что твоя любовь все одолеет. Может, и так… только… что дальше? Вот уедете вы в его деревеньку. Он заклинать землю станет. А ты? Бабам обереги мастерить? Для детей их сопливых, для скотины, птичников… не от демонов защиту, а от лис да хорьков? И будут тебя почитать в округе. Кланяться кадушкой меда и огурцами солеными. Или грибочками там…

— Зачем ты это говоришь? — Глаза жгло.

Нет, Люциана не расплачется. Не хватало еще перед этим слабость подобную выказать. Она будет сидеть.

Улыбаться.

В глаза его синие улыбаться. И не думать о словах жестоких.

— Первое время, допускаю, тебе будет интересно… новизна… как мой батюшка выражаться изволит, экзотика полная. Но потом она прискучит. И останется рутина. Уборка. Готовка. Руки в мозолях. Бессонница. Понимание, что жизнь твоя вряд ли переменится. Разве что одна деревня на другую. Или на городок поплоше. В больших городах конкуренция. Там чужаков не любят. И не найдется твоему Фролу нормальной работы. Через пару годиков ты приспособишься. Родишь ребенка. Или двух-трех. А то и пятерых… чем еще тебе заниматься? То, чему тебя здесь учили, из головы повыветреется. К чему знания, которые не используются? И станешь ты, Люциана, обыкновенной бабой… может, торговаться приучишься. Скандалить… надо же как-то душеньку отводить. А она-то будет помнить, что имелась у тебя перспектива…

Никодим глядел прямо.

С вызовом.

Но хуже всего, что не было в синих глазах его насмешки.

— Потому и прошу. Подумай.

— Я…

— Его любишь. И он тебя, понимаю. — Никодим наклонил голову. — Но надолго ли твоей любви хватит? Та жизнь, которую я нарисовал, она ведь не для тебя, Люциана. Да и Фрол твой. Он пока на тебя молиться готов. Но со временем… он ведь привык к другим женщинам. И сколько будет терпеть ту, которая хозяйством заниматься не приучена? Разве задумается о том, что ты стирать не умеешь? Или готовить? Ему нужны будут обеды-ужины и чистая одежда. Порядок. Его ведь будут в хвост и гриву пользовать. Высасывать до дна. А силы любовью не восстановишь. Тут покой надобен. Уют. Ты же не сможешь его дать. И вот весело будет. Сударь магик в грязных рубахах. Или в драных. На деревнях такое видят и не прощают. Будь ты хоть трижды боярыня, а если пошла за мужика, будь добра за ним глядеть. И начнутся у вас ссоры… нет, сперва оба терпеть станете. Ради вашей великой любви. Потом кто-то да не выдержит, упрекнет… второй ответит. Слово за слово… первая ссора. Вторая. И третья… и там уже не дом — развалины. Нет, может, и сживетесь, да мнится, что не простишь ты ему этакой жертвы. Ответной ждать станешь. А ответить сообразно он не сумеет. И если сам поднимется, у него силенок хватает, признаю, но на двоих эту силу не разделишь… вот и спрашиваю. Готова ли ты, Люциана, к такому?

Скрипнул паркет.

И значит, спешит наставник. Бежит почти… всегда-то он торопится, все-то бегом, суетливо, и раньше сие Люциану не раздражало. А теперь обидно сделалось. Он опоздал, а ей гадости слушать пришлось. И мало что слушать, так нет, попала ядовитая игла в самое сердце. В нем и засела.

Крепко.

Ни вдохнуть. Ни выдохнуть.

— Подумай, — повторил Никодим шепотом. — Готова ли ты принести в жертву не только отцовские деньги, но и все свое будущее…

…скрипнула дверь, отворяясь.

— Добрый день, господа студиозусы… — Старый магик был норманном и говорил по-росски хорошо, хоть и слова растягивал, отчего казалось, что он вот-вот запоет…

…поле.

…дождь шел всю ночь, и ныне небо смурное, насупленное. Трава обсохла, но не земля под нею — ступишь, и разлезется зеленый ковер, подсунет ледяную лужицу под ногу. И промокнут нарядные чеботы.

…осень уже. Первая неделя.

Год последний.

А все одно странно… осень… и к весне надобно решать… батюшка сказывал, что сватались к Люциане. Он радый… давно ведь позабыли сваты дорогу к терему их, с тое поры, как четверых завернула… Магичка? Какая из Люцианы магичка… ей о другом бы подумать.

А она…

…и сваты.

…Никодим, сволочь, не отступился. Он упертый, коль втемяшится чего, то не отступит. Батюшку обхаживает, нашептывает, что, мол, до чего славно… Люциана магичка, и он маг… и детки с даром будут… оба рода прославят… единственный сынок. Наследник.

За него многие были бы рады дочек отдать.

А он за Люциану… пусть и перестарок. По обыкновенным-то меркам перестарок. Вона, подружки сердечные давно уже мужние бабы, и кто с дитем, а кто и с тремя. Она же, Люциана, все кобенится. И батюшке не понять, с чего.

Сказал даже, что коль Никодим нехорош, то пусть сама Люциана хорошего найдет.