Самая страшная книга. Чертовы пальцы - Дмитрий Тихонов

– Ага.

– Надо валить. Быстро.

Он скрывается в темноте. Я собираюсь последовать за ним. Честное слово. Я собираюсь рвануть за Дедом, прочь от этого проклятого дома и его проклятых обитателей. Выбраться на трассу, вернуться в город или укрыться где-нибудь на окраинах. Сейчас лето, можно и в лесу переночевать. Как решать вопрос с Шахтером, придумаем потом. Будем живы – обязательно придумаем. Однако чутье моей звериной половины заставляет остаться и еще раз взглянуть в окно. Я пытаюсь сопротивляться и уступаю. Всего на долю секунды, но этого вполне достаточно.

Мы со Скальпелем видим затихшего Гвоздя, его отвисшую челюсть и закатившиеся глаза. Видим потемневшее, разбухшее тело червя, продолжающего жрать. Видим Штопаного, повернувшего голову и с кривой усмешкой глядящего прямо на нас.

Видим, что в операционной нет Бухенвальда.

Я отпрыгиваю от окна. Паника захлестывает меня, подхватывает могучей волной, уносит прочь от берега, прямо в бездну безумия. Там ждет Скальпель, Панченко Вадим Игоревич, никогда не существовавший, но оттого не менее реальный. Стресс – его ворота в наш мир, а мы сейчас не испытываем недостатка в стрессе, верно?

– Второй раз за сутки? – шепчу я ему. Шепчу вслух, потому что мысли бессильны. Они всегда проигрывают словам. – Это не опасно?

Он хохочет. Я тоже смеюсь. Идиотский вопрос. Идиотский страх. Скажите, доктор, это не опасно?

– Ладно, ладно, но не отключай меня. Не вырубай, хорошо? Я хочу…

Грохот выстрела прерывает мои просьбы, и Скальпель, не дослушав, перехватывает управление на себя. Где-то возле «девятки» охает Дед. Второй выстрел – и на сей раз мы успеваем заметить вспышку, осветившую Бухенвальда, стоящего недалеко от входной двери с охотничьей двустволкой в руках. Всего мгновение, за которым вновь опускается тьма, еще более густая, чем прежде, но которого Скальпелю хватает, чтобы оценить обстановку.

Я кидаюсь к машине. Черт с ним, с Дедом, но у него осталась «бабочка», и есть шанс забрать ее, пока Бухенвальд, потративший оба патрона, перезаряжает оружие. В три гигантских прыжка достигнув цели, я опускаюсь на колени у тела Деда. Он мертв. Дробь снесла половину лица и добрую часть черепа. Без шансов. Ощупываю карманы армейских штанов и куртки, непрерывно оглядываясь по сторонам, переворачиваю еще теплый труп, проверяю пояс. Ничего. Достаю старый Дедов мобильник, с которого звонил шефу, но мысль посветить им Скальпель вовремя отметает. Бухенвальда нигде не видно, однако это вовсе не означает, что ему не видно меня.

В конце концов нож обнаруживается в траве в метре от мертвеца. Наверное, выпал, когда Дед свалился. Схватив «бабочку», я откатываюсь в сторону, прячусь за «девяткой». Скальпель рвется в бой. В ладони зажат острый клинок, который не может дождаться, когда его пустят в ход, и мне приходится напрягать все силы, чтобы сдерживать гасящий сознание гнев. Тьма вокруг неподвижна. Мертвецки худой ублюдок с ружьем может быть где угодно. Он знает этот участок как свои пять пальцев, он уже наверняка не впервые охотится на нем за чересчур ретивыми клиентами. Прямо сейчас он может подходить с тыла, целясь мне в затылок.

Однако реальность оказывается куда прозаичнее и логичней. Спустя минуту раздается знакомый скрип петель – открывается дверь дома. Свет в предбаннике больше не горит, и я не столько различаю, сколько угадываю тощую фигуру, появившуюся на пороге. А вот Бухенвальд, несмотря на мрак, видит меня сразу. Он вскидывает двустволку, и, пока я пытаюсь поверить, что такое возможно, Скальпель успевает кувыркнуться в сторону, спасая нас от заряда дроби, хлестнувшего по капоту машины.

Вскочив на ноги, рвусь в атаку. Счет идет не на секунды – на доли секунд. Как только дымящиеся стволы ружья, чуть приподнявшиеся при выстреле, возвращаются в прежнее положение и находят меня, Скальпель бросает в их владельца мобильник, а сам прыгает следом. Бухенвальд инстинктивно отмахивается от телефона и тратит на это ровно столько времени, сколько нужно мне, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние.

Я врезаюсь в него всей своей тяжестью, опрокидываю на спину. Выстрел гремит над ухом, ослепив и оглушив меня, но не Скальпеля. Прижав Бухенвальда коленями к земле, он принимается наносить ему удары ножом. Резко, быстро, сильно – в грудь, в шею, в лицо, в плечи. Еще, еще и еще. Лезвие «бабочки» с легкостью пронзает сухую плоть, но из порезов не вытекает ни капли крови. Отбросив нож, Скальпель выхватывает ружье из ослабевших пальцев противника и, размахнувшись так, что боль вспыхивает в суставах, бьет его прикладом в лоб. Череп проминается, раскалывается, словно глиняный горшок, рвется ветхая кожа. Бухенвальд вздрагивает и застывает. В разбитой голове нет ничего, кроме серой пыли.

– На, гнида! – торжествующе ревет Скальпель. – Сдох?! Сдох ты, сучий потрох?!

Он поднимается. В ушах звенит, голова кружится, и сердце, похоже, всерьез вознамерилось проломить грудную клетку, но победа того стоит. Первая победа из двух.

Скальпель подбирает «бабочку», решительным шагом направляется к дому.

– Погоди, – шепчу я, ведь теперь моя очередь быть внутренним голосом. – В предбаннике слишком темно. Скорее всего, там ловушка. Скорее всего, дверь в операционную снова заперта. Нам нужен другой вход.

– Другой?

– Да. Помнишь, Бухенвальд запер нас снаружи, а затем как-то попал внутрь? Должен быть еще один вход. Думаю, с противоположной стороны.

Скальпель кивает и пускается в обход дома. Он торопится, но старается двигаться бесшумно. Огибает угол. Между сплошной кирпичной стеной и проволочным забором свалены шины, трухлявые бревна, ящики и другой мусор. Каждый шаг дается с трудом – плевать на скрытность, не подвернуть бы ногу. Кое-как Скальпель достигает следующего угла, заглядывает за него. Я оказался прав: тут стоит тяжелая железная лестница, ведущая к двери в дощатой стене второго этажа.

Восточный край неба начинает бледнеть. Солнце вот-вот покажется над горизонтом. Возможно, есть смысл чуть подождать. Кто знает, вдруг это существо не переносит солнечных лучей? Должно же оно бояться подобных вещей? Что там еще? Святая вода, серебро, чеснок… Скальпелю мои размышления до фонаря. Он быстро карабкается по лестнице, вваливается внутрь, выставив перед собой нож.

Здесь темно, хоть глаз выколи. Пахнет мертвечиной и плесенью. Рука не находит на стене ничего похожего на выключатель, но взгляд цепляется за тонкую полоску света, пробивающуюся впереди сквозь пол. Скальпель подкрадывается ближе, доски предательски скрипят под ногами.

Это люк. Нащупав веревочную рукоять, Скальпель поднимает крышку. Хлынувший из-под нее поток света разгоняет мрак, обнажает человеческие черепа, расставленные ровными рядами на самодельных полках, и одежду, сложенную в углах: ботинки, кроссовки, куртки, джинсы, свитера. Похоже, господа костоправы сотрудничают не с одним только Шахтером. Ничуть не удивлюсь, если окажется, что большая часть бойцов, исчезнувших в городе за последние два года, осталась именно в этом крохотном домике.